Шаг в небеса
Шрифт:
«Пилигрим» был передо мной или нет, меня уже мало волновало. Я выстрелил вверх зелёную ракету, запрашивая посадку на палубу ближайшего корабля. Оттуда мне тут же подали сигнал подтверждения. Какой-то техник трижды взмахнул длинной галогеновой лампой зелёного же цвета. Указал мне площадку. Я по возможности аккуратно завёл на неё свой аэроплан, стараясь не думать о свисте ветра в многочисленных дырах в корпусе. И о том, что при посадке большая часть машин как раз и не выдерживает - разваливается, гробя летуна под обломками.
– Как ты
– без особых церемоний обратился ко мне смутно знакомый летун.
– Да она должна была развалиться ещё в воздухе.
Как будто подтверждая его слова от борта «Ласточки» отвалился внушительный кусок обшивки. Загремел по стали палубы.
Мы со смутно знакомым летуном проводили его взглядом. И я только плечами пожал. Что тут скажешь?
– Мне нужно на «Пилигрим», - произнёс я, отрывая взгляд от техников, которые даже не понимают, как бы им подступиться к разваливающейся «Ласточке».
– Доложить о результатах разведки.
– Не прорвёшься к нему, - покачал головой смутно знакомый летун.
– Докладывать придётся по телеграфу. Идём.
Я вслед за ним отправился прямиком в радиорубку. Меня очень удивило, что даже не уведомили об этом капитана корабля. А ведь по всем воздушным законам, только он имеет право давать радисту указания. Значит, совсем не прост был этот смутно знакомый летун.
Он бесцеремонно постучал в металлическую дверь радиорубки. В той открылось окошко и появилось усталое лицо. Увидев нас, радист явно не обрадовался. Конечно, кого же может радовать нарушение писанных и неписанных уставов воздушного флота. Однако и не удивился.
– Набросай быстро рапорт о разведке, - бросил через плечо летун, - и его тут же отправят на «Пилигрим».
Кто же он такой? Откуда я знаю его? Почему так легко распоряжается радистом чужого корабля? Все эти вопросы мучили меня, пока я коротко записывал результаты разведки. Получилось не густо. Вот только вряд ли кто-то был способен на большее в имевшихся обстоятельствах.
Смутно знакомый летун ознакомился с моим рапортом, прежде чем передавать радисту. Ничего не сказал. Получив лист бумаги, радист захлопнул окошко.
– Квитанции об отправке не дождёмся, - усмехнулся летун.
– Подошьёт к журналу и передаст его только капитану этой посудины.
– А как хоть называется она?
– поинтересовался я. А то как-то совсем нехорошо получается. Мало того, что не доложился капитану корабля, так ещё и названия его даже не узнал.
– «Бродяжник», - ответил смутно знакомый летун, - корвет. Насколько я успел понять - нейстрийский в прошлом. Хоть и старый корабль, но достойный вполне. Вот только против новеньких блицкриговских крейсеров не выдержит и минуты. Вот и держит его Бронд в резерве.
– Ты ведь человек Буковски, верно?
– глянул я на летуна.
– С чего это ты взял?
– даже не очень наиграно удивился тот.
– Вроде как на мне этого не написано.
– Никто из китобоев не зовёт своего
– Выходит, ты - человек Чёрного Буковски. Но ты так легко распоряжаешься на чужом корабле...
– Я только плечами пожал.
– Скажу пока только одно, - усмехнулся смутно знакомый летун.
– Я точно не человек Чёрного Буковски. Но и не китобой, как ты верно отметил. Остального пока тебе знать не стоит, Готлинд.
– Хотя бы имя, - предложил я.
– Ты моё припомнил, а вот я твоё - никак не могу.
– Ты его и не знал, - отмахнулся летун.
– Вот и сейчас - оно тебе не нужно. Поспешим к капитану «Бродяжника» - он верно уже негодует на «этого гнусного наглеца».
Мы и без того быстро шагали к мостику, чтобы доложиться-таки капитану корабля.
– Это он про тебя, что ли?
– без особой нужды поинтересовался я.
– Верно, - кивнул смутно знакомый летун.
Он открыл мне дверь на мостик. И я первым перешагнул через высокий порог.
Капитан «Бродяжника» встретил меня, сидя в роскошном кресле. Оно вращалось на шарнире, что позволило ему развернуться в сторону двери. Был он давно уже немолод и очень толст. Наверное, ему стоило известных усилий помещаться даже в это кресло. Ноги капитана совершенно по-домашнему укрывал плед.
– Простите великодушно, - весьма ехидно сказал он, - что не могу приветствовать вас стоя. Вражий снаряд взорвался слишком близко от меня - и осколки славно расписали мою спину. Их вытащили, но сказали мне, что я уже никогда не встану на ноги. Что-то мне эти чёртовы осколки перебили в моей спине.
Похоже, капитан, несмотря на прошедшие годы, так и не пережил своей трагедии. Вот и рассказывал свою историю кому надо и не надо.
– Ладно, - махнул нам рукой капитан, - с чем вы прибыли, господин летун?
– Я нанят производить разведку, - ответил я, - и прибыл с результатом своего крайнего рейда.
– Так докладывай!
– раздражённо выпалил капитан «Бродяжника», не представившийся, и не поинтересовавшийся хотя бы моим именем.
– Эскадра подкрепления Блицкрига состоит из крейсера, двух фрегатов и одного корвета. Судя по ордеру, собираются сходу вступить в бой. Если сохранят скорость, то будут тут минут через двадцать, - я мельком сверился с висящим на одной из стен большим хронометром, - двадцать пять. Максимум - полчаса.
– А много ли тебе пришлось за свою коротенькую жизнь повидать фрегатов и крейсеров, юноша?
– рассмеялся капитан.
– Ты так славно судишь о них.
– Я воевал три из пяти лет войны, - коротко ответил я, глядя в глаза капитану, - и достаточно повидал и фрегатов, и крейсеров, и кораблей тоннажем побольше.
– Ладно-ладно, - поднял руки тот.
– Не кипятись так. Не написано же у тебя на лице, что ты такой же ветеран, как и я.
– Рапорт Готлинда, - добавил свои пять медяшек смутно знакомый летун, - уже отправлен на «Пилигрим».