Шаги за спиной
Шрифт:
– Наверное, сейчас где-то уже идет дождь, – сказала Женя. – у меня зонтика нет, я побежала. И если вас убьют, то я буду плакать. Я была в вас влюблена три дня подряд.
33
В комнате стало совсем темно из-за дождя. Белый дедушка прилип с стеклу и что-то бормотал на собственном языке.
Мамаша смотрела на свои ногти и вспоминала времена, когда пальцы были достойны поцелуев. Отец сидел неподвижно и только постукивал указательными пальцами. Его руки были очень загорелы и жилисты. Вены выдавались
– Никакой это не корреспондент, – сказал отец.
– Да, я тоже так подумала, – ответила мать.
Они помолчали. Дождь шел плотно, но неровно, порывами, казалось, что в воздухе летают рыбацкие сети. На фоне листвы сети были белыми, на фоне неба – темными. Ветер сорвал крупную кленовую ветвь и бросил в окно. Дедушка забормотал громче.
– Зачем же они приходили? – спросил отец.
– Значит, нужно было.
– Я думаю, они искали Валерия. Я сидел и слушал, пока вы разговаривали.
– Ну и что?
– Они мне не нравятся. И мне не нравится, что они его ищут. Они ведь его найдут.
– Пусть найдут. Тебе его жалко стало?
– Нет. Но так нельзя. Надо бы его предупредить.
– Как же?
– Не знаю.
– Тогда и говорить не надо, если не знаешь. Молчал раньше, молчи и сейчас. Герой нашелся!
– А я говорил, что будет дождь, – обрадовался дедушка и поплелся в свою комнату. Там он лег на диван и быстрым движением поймал муху, норовившую сесть на лицо. Поймать муху – просто подвиг для такой развалины. Взял муху за крылышки и подержал перед глазами. Взгляд стал остр и ясен.
Морщины разгладились, лицо приобрело спокойную жесткость.
Если бы скальпель имел глаза, он смотрел бы именно так, лежа на полочке и разглядывая уже привезенного пациента. Потом дедушка закрыл глаза и стал думать. Вот только о чем?
34
По настоянию Валерия они сменили квартиру. Люда не спрашивала зачем – все, что делал он, было правильным. То есть, квартиру снял Валерий, а Люда переехала к нему. Так как Валерий не работал, приходилось жить на ее сбережения и, странно, ей это доставляло удовольствие, сходное с удовольствием кормящей матери.
Примерно раз в неделю докучала хозяйка – старушка с редким именем Анастасия. Старушка заглядывала в разные уголки и предупреждала, чтобы кошка Барсик не портила обои когтями. В райском шалаше текли и гудели трубы, скрипел стол, отключали воду – и все норовили отключить холодную, чтобы поморить жаждой, – соседи занимались музицированием на магнитофонах, а сосед снизу забегал предупредить, чтобы не включали воду на кухне, вдруг его зальет, кто-то пускал бумажные самолетики сверху и высыпал непредсказуемый мусор, и все это почему-то заносилось ветром на балкон, на том же балконе воробьи умудрились проклевать дырку в коробке из под торта и проникнуть внутрь (а торт был для сюрприза), кошка Барсик демонстративно дулась и видела во сне свое прежнее жилище, но Люда была счастлива. Сбережений пока хватало.
Однажды был дождь и он остался дома на весь день. Дожди в то лето были нечасты.
Он открыл глаза и увидел, как в недопитом бокале шампанского оторвался пузырек и, мелко виляя, отправился в свое путешествие к поверхности. Потом загудела водопроводная труба а музыкальные соседи порадовали мелодией, которая кружилась как колесо арбы на каком нибудь длиннейшем шелковом пути. Валерий поймал себя на том преступлении, что он видит и слышит все это; прислушался и услышал стук дождя за окном Барсика, от скуки ловящего катушку, и многое, многое, кроме дыхания любимой женщины. А ведь раньше…
Валерий лежал, щека на ладони, взгляд на стене, дыхание еще не проснулось, и думал о том, как станет обманывать эту женщину. Это же так просто. Это же так приятно – потому что очень по-мужски. Он еще не привык чувствовать себя мужчиной.
– Почему ты не спрашиваешь, куда я хожу? – спросил он.
Люда ответила, не поднимая головы:
– Я спрашивала, ты не отвечал. Разве не помнишь?
– А вдруг я тебя обманываю?
– О, нет. Я бы заметила сразу.
– Как?
– Не скажу.
– Но если бы?
Однажды было тихое мутное утро, с запахом прели, с туманом, встающим из недавно пролитых луж, с красивой грустью и с картинками прошлого на каждом шагу; он подошел к станции «Западная». Ранние нищие громко обсуждали свои проблемы, спешили на вахту продавцы вкусного хлама, спящая женщина грела на первом солнышке ведро семечек, мокрые деревянные вагоны стояли на ржавых путях, обсыпанных крошками угля. Вначале Валерий узнал ее, еще непоявившуюся на ступеньках, потом усомнился, потом узнал окончательно.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
Тамара была в широких подвернутых шортиках, в босоножках из полосочек черной кожи, в рубашке смутного цвета.
– Почему не звонил?
– Ты ждала?
– Первые полтора дня. Потом поняла, что от тебя мне ждать нечего. Пойдем, мне на работу.
Они сели в троллейбус, который оказался неожиданно полным и неспособным закрыть заднюю дверь.
– Выходи, – сказала Тамара, – вот видишь, ты здесь лишний.
Но троллейбус поднатужил свои железные жилы еще разок и плотно прижал их друг к другу: грудь к груди, тело к телу, щека к щеке, – так тесно, как прижимаются только в судороге страсти, – и все стало ясно, сразу и навсегда.
35
Однажды деньги закончились.
Снова было утро, Валерий в тот день никуда не собирался, потому что Тамара взяла отгул и уехала к своей матери, жившей отдельно и только для себя. Они лежали в постели (постель перевезли из старой квартиры) и играли в дурака. Валерий, как всегда, выигрывал. Одежда валялась на полу.
– Не стоит бросать рубашку на грязный пол, – заметила Люда.
– Надо чаще убирать.
– Хорошо. Я только и делаю, что убираю, да готовлю есть.