Шаги за спиной
Шрифт:
– Мы их все же толкнули?
– Может быть.
– Не спеши, – сказал Валерий, – смотри, какой вечер. Ты прав, Пашка, ты поступил благородно.
– Да, – ответил Пашка, – все правильно. У него же был сегодня день рождения. А восемнадцать лет бывает только раз в жизни. Как это у тебя получалось рыбу ловить?
– Я слышал, у тебя неприятности, – сказал Пашка, —
Мы же с тобой друзья, а я живу сам. Давай ко мне, хоть на недельку.
– Я подумаю, – ответил Валерий. – – Подумаю, а потом соглашусь.
2
Было
Без двадцати шесть – это, конечно, поздновато, но вчера выпили и потому хотелось спать. Ничего, рыбы еще хватит.
Он раскупорил термос с перловкой и проверил одну на зуб. В самый раз. Интересно, где сейчас будет лучше клевать – на песчаной косе, у обрыва, там где в прошлом году свалилась в реку сосна (ловить можно прямо с нее, но устаешь сидеть на сучьях), или…
Кто-то трижды ударил в дверь. Бесцеремонно, сапогом. Пашка застегнул рубашку и пошел открывать. Я объясню им, как нужно стучать!
В дверь ударили еще раз, намного сильнее, и щеколда вылетела, оставшись болтаться только на одном гнутом шурупе.
Вошли: вчерашний мальчик в тех же белых штанах, но уже гораздо трезвее; его товарищ с внимательным взглядом и еще двое горилл в плащах защитного цвета. На лице мальчика был свежий порез. Одна из горилл казалась знакомой.
Пашка взял стул за ножку и ударил им о подоконник. Стул развалился, стекло треснуло. Одна из горилл вынула пистолет и теперь держала его в руке. Стекло было двойное, через окно не уйти. Через окно выпрыгивают только в фильмах. На самом деле эти остро торчащие осколки вспрорют тебя как поросенка. Оставалась ножка стула в руке, но против пистолета это слабая защита.
– Я сам, – сказал мальчик в белых штанах и достал нож.
На этот раз нож был настоящий.
– Проходите, поговорим, – сказал Пашка, не выпуская ножку стула из руки.
– Уже говорили, – ответил именинник, – мы тебе говорили, а ты не понял. Я же сказал, что я тут главный, я тут живу.
– А я не против, живи…
– Если бы ты был против, я бы зарезал тебя еще вчера. А так я это сделаю сегодня. Я же обещал тебя зарезать, хочешь сказать что я не выполняю обещаний? Ну ты меня обижаешь! Так грубо со мной еще никто не говорил!
– Я тебе ничего не сделал!
– А это? – он показал на свою щеку. – Ты меня ударил, ты!
Ты хотел меня убить! Меня!
И Пашка совершенно ясно понял, что пред ним законченный псих. Так сорвавшийся скалолаз понимает, что зря не страховался.
– Это не я, – сказал Пашка и его голос снова был тонким, – это все он, он хотел сесть за руль и вас сбить. Я ему помешал.
– Плохо помешал, – сказал именинник. – А его мы найдем.
Тем более, что он свидетель. Так? – он повернулся к своим.
Одна из горилл кивнула.
– Кстати, кто он и где он?
– Он работает учителем музыки, – начал выкладывать Пашка.
– Музыки?
Он приближался и, по его манере держать нож было заметно, что он не раз им пользовался. Горилла снова спрятала пистолет.
– Это все он! Я ничего не мог сделать! Он работает в школе, не помню в какой! Он это специально! Он хотел вас убить, а потом залезть в дом!
– В Дом? – с удивлением произнес именинник. Слово «Дом» он произнес именно так, с большой буквы. Слово «Дом» означало не просто постройку, а нечто большее. – Он хотел залезть в Дом? Так он такой крутой, говоришь? Ну я проверю.
У домика стояли две черные машины и еще две точно такие же виднелись в отдалении, на полпути к трехэтажному богатому Дому. Те машины были конечно, лишними, но кто знает как дело повернется?
3
Почему мне всегда нельзя, а другим можно? – думал он; мысль прокручивалась в голове, как тяжелое колесо, каждый день, каждый день, вот уже которую тысячу оборотов, —
Почему другие воруют вагоны, убивают двоюродных дядюшек ради двухкомнатной, а ради трехкомнатной – родных, делают деньги не знаю откуда, из воздуха, и женщины стелятся за ними?
Почему мне всегда нельзя? Отдайте мне моего дядюшку!
Хочу его убить. Безнадежно.
Все было так безнадежно, что он встал и открыл окно. Интересно, что чувствует скрипичная струна, когда ее натягивает колок? Вначале она просыпается, пробует свой дряблый голос, но голос становится звучней и выше, и вот уже сейчас, сейчас… Но колок продолжает вращаться и струна взвизгивает, утратив совершенство звука. Она просто лопнет, если продолжить натяжку. Что чувствует скрипичная струна, перед тем как лопнуть?
Он встал и открыл окно. Но легче не стало. Колок сделал еще полоборота и струна в груди вскрикнула от боли.
Стальная, но непрочная струна. Неужели у каждого есть такая?
В желтом небe всплывал зародыш облака. В классе стоял неравномерный гул, штормовой, с барашками. Кто-то хлопнул дверью, выскочив в коридор. Кто-то завыл котом.
Кто-то кого-то ущипнул за нос и поведал об этом соседу.
А в ветвях пела птица, повторяя все тот же такт – три четвертых – и он представил себе все мелодии, для которых эти звуки могли бы стать божественным аккомпанементом.
Злобный шестой Д писал контрольную. Никто особенно не старался. Музыка – ненужный предмет, так сказала бодренькая мама, пришедшая на второй перемене поругаться с ним за тройку. Мама назвала имя и он притворился, что помнит о ком идет речь. Сейчас это имя наклонило глаза и раздумывает всеми своими буквами как бы изобрести очередную гадость да похлеще. Обязательно изобретет.
Кто-то завопил крещендо, как влетающий в ухо комар. Лишь бы не начали что-нибудь ломать. Но, в общем-то, ему наплевать, пусть ломают.