Шаги за спиной
Шрифт:
– Как вы смеете говорить об этом сейчас! – вмешался папаша, обычно говоривший с Валерием на «вы», но наименее уважительно.
– Мне плохо, я буду спать, – сказал Валерий и закрыл глаза. Уйдите все от меня ради Бога, вы уже выполнили свой долг.
Голоса посовещались, повскрикивали, поплакали и ушли, оставив за собою два апельсина. А три было жалко оставить, – подумал Валерий.
Он пошевелился, открыл глаза – в палате никого не было, кроме двух бессознательных простынь с красными лицами поверх. Одно из лиц беспокойно вздыхало.
– Привет, – сказал Валерий.
– Привет, – ответил чертенок, – тебе ее совсем не жаль, да?
– Было жаль, пока не пришли эти.
Чертенок заплакал.
– Прекрати, надоело когда все плачут.
Чертенок сменил лицо на бодрое. Он сделал это, сняв одну физиономию и надев другую. Теперь он был не Бородулькин.
– А я разве не выздоровел? – спросил Валерий.
– Почти, – ответил чертенок, – не бойся, я с тобой.
Он взбежал по спинке кровати и стал слизывать металлический блеск. Блеск тускнел.
– Значит, не выздоровел, – сказал Валерий, – хочу спать.
В палату вошла медсестра и не очень умело поставила капельницу на место. Валерий уснул.
9
На следующее утро, часов около девяти принесли завтрак: перловую кашу и уменьшенное подобие котлеты. Еще был мутный сок, от одного вида которого мутило. Валерия отстегнули от кровати (он был пристегнут тремя ремнями и не замечал этого до сих пор) и покормили с ложечки. Перловая каша была неожиданно вкусна – так, что даже захотелось есть. Капельницу сняли.
Около одиннадцати зашел молодой веселый врач и прочел легкую лекцию на нравственные темы.
– У меня умерла жена, – ответил Валерий, – я имею право.
Не вам меня учить.
– Конечно-конечно, но зачем же умирать вместе с ней?
Перед обедом пришла делегация коллег и принесла разной еды, в основном сладкой. На обед Валерий не пошел. Они поговорили о том и о сем, ругнули директора все по очереди (в несколько кругов) и вместе доели оставшееся.
– Больше чертиков не видишь? – поинтересовалась Остапьева.
– Вижу, – сказал Валерий, – вон, на твоем рукаве сидит.
Все засмеялись и Остапьева смахнула чертика с рукава. Тот повалялся по простыне, задирая ножки, и шмыгнул под кровать.
Ближе к вечеру вошла знакомая медсестра и с ней совсем новая женщина в неправильно застегнутом халате.
– Смотри, – сказала медсестра, – это тебе не в школе учиться. Вот этот например, упился с горя, потерял жену, чертики мерещатся, два дня ходил под себя. Теперь ты убирай, а я посмотрю.
На лице новенькой было застывшее, но героическое выражение. С таким лицом только под танк прыгать.
– Меня зовут Тамара, – представилась она и отвернула простыню.
– Не надо! – сказал Валерий, – выйдите, я сам! Все выйдите вон!
– Щас быстро успокоим, – сказала медсестра, но сделала знак и обе женщины вышли.
– Ну как? – спросила медсестра и Тамара пожала плечами, презрительно. Она была уверена, что все бы получилось отлично.
Тамаре было девятнадцать. Невысокая, коренастая, голубые глаза. Длинные светлые волосы – наверное, длинные, потому что собраны в узел. Во взгляде готовность верить и идти. Она расстегнула халат и застегнула его правильно. Совсем еще девчонка. Мы с ней еще встретимся не раз.
Два года подряд она поступала в медицинский, несмотря на астрономические взятки, которые давали другие и которые она сама дать не могла. Кроме денежной взятки требовалась взятка специфически женская. Тут дело уперлось в принцип и два года пропали зря. Когда дело упиралось в принцип, Тамара слегка тупела, но никогда не сдавалась и, прогорев окончательно, чувствовала мрачное удовлетворение с нездоровым оттенком. Так в детстве она в кровь билась со старшими, если чувствовала себя правой.
От коридора ответвлялась комнатка с телевизором, умерщвленным до девяти ноль-ноль вечера. Стояли застенчивые растения в углах. Другие растения вились по стенам как по своей собственности. И те, и другие были пыльными.
– Ладно, – сказала медсестра, – пока убирай здесь, – здесь тоже грязи полно. Швабру и веник возьмешь у меня. Чтоб вернула! (как будто кто-то позарится) А то знаю я таких.
Валерий привел себя в порядок, умылся как мог.
Сбрил куцую бороду и вышел отдохнуть. Он сел в кресле, а чертика посадил себе на колено. Кресло было твердым и протертым, вот-вот пружины вылезут. На душе было гнусно, что естественно после неудачного побега. Хорошо еще, что не совсем опозорился.
– Хорошо, что не опозорился, – сказал чертик.
– А ты не повторяй мои мысли!
Тамара обернулась на голос и увидела человека, который разговаривал с собственными руками.
Чертик перелез на ладонь и предложил:
– Давай что-нибудь устроим.
– Что?
– Разобьем телевизор.
– Нет, не хочу, – отказался Валерий.
– А что хочешь?
Валерий подумал и вспомнил последний разговор по телефону с директором.
– Хочу, чтобы директор говорил только стихами.
– Это запросто, – согласился чертик, – а сейчас?
– Сейчас оставь меня в покое.
– Давай подкатим к Тамаре?
– Не хочу.
– Не нравится?
– Нравится. Но я не могу с женщинами.
– Как это? – удивился чертик, – ты же целый год был женат!
– Ася меня не подпускала. Называла меня дохляком и неудачником. Сама ездила к своему удачнику на дачу. Сейчас мне ее совсем не жалко. Бог ее наказал за все.
– Сколько тебе лет? – спросил чертик.
– Двадцать шесть.
– Для мужчины в этом возрасте еще ничего не потеряно, даже если он еще мальчик, что очень смешно.