Шах нефтяному королю
Шрифт:
– Да, причем немедленно, – кивнул старик. – Потому что время не терпит…
– Разбирая архив Руслана, я нашел там много полезной информации. Он собирал досье на Бориса почти двадцать лет.
– Борис не сильно опасается компромата, – глухо сказал Хан. – Бестия не боится ни газет, ни телевидения, ни даже того, что могут всплыть документы о его прошлых аферах.
– Согласен, Учитель. Но у нас есть информация другого рода: адреса всех его жен, любовниц и шестерых детей. Известно местонахождение всех его близких. Мы знаем адрес школы в Швейцарии и колледжа в Англии, где учатся его отпрыски. Мы в курсе, в
Абдулла направился к выходу, но Хан остановил его у двери.
– Послушай, Абдулла… Скоро нам могут понадобиться услуги надежных людей. Тех, кто не связан с моим сыном Ильдасом. И кто способен всю жизнь хранить тайну.
Выдержав приличествующую случаю паузу, верный помощник сказал:
– Вы многим помогли в этой жизни, Учитель. Теперь для некоторых настанет черед оказать ответную услугу.
Абдулла, получивший важное задание, уехал в Москву, в офис скромной консультационной фирмы, руководителем которой он сам же и являлся – совмещая эту работу с обязанностями помощника Искирхана Хорхоева.
Помимо прочего, Абдулла сообщил еще одну серьезную новость. Около полудня ему на сотовый телефон позвонил Ахмад Бадуев. Давний помощник Руслана, который на некоторое время исчез из поля зрения Семьи, сообщил, что с девушкой все в порядке. Он также сказал, что вскоре готов будет встретиться с Абдуллой или даже с самим Ханом – если только этого захочет глава семьи Хорхоевых. Звонил он Абдулле из Москвы. И хотя он прямо этого не сказал, из его слов можно сделать вывод, что и дочь Руслана сейчас находится где-то поблизости, в Москве или Подмосковье.
После отъезда Абдуллы в библиотеке воцарилась привычная тишина. Хан редко слушал радио или смотрел телевизор: ничего хорошего для себя и своего народа он из новостных сообщений почерпнуть не надеялся.
Женщины занимались своими извечными делами: готовка, стирка, глажка, уборка… Парень, которого он приютил вместе с матерью, возится, наверное, в гараже с машиной. Все, казалось бы, идет своим чередом…
И все же он, Искирхан Хорхоев, чувствует себя одиноким в этом просторном доме, возводя который он надеялся, что доживать свой век будет в окружении детей, внуков и правнуков, – никого из тех, в чьих венах течет его кровь, рядом с ним сейчас нет.
Сидя в кресле, он смежил тяжелые веки. Но пальцы его и на секунду не прерывали привычного занятия: нить воспоминаний вилась из его неослабевающей с годами памяти, четки лишь помогали читать причудливый рисунок собственной жизни, заново пересчитывать дни и годы, людей и события и даже целые эпохи, внутри которых ему довелось существовать…
Искирхан родился в чеченском селении Старый Юрт, переименованном впоследствии в Толстой-Юрт, в тяжелое, смутное, кровавое время, которое в самой России потом назовут гражданской войной.
Он был третьим по счету ребенком в семье временно безработного Асланбека Хорхоева, в недавнем совсем прошлом служащего бельгийской фирмы «Ахвердов и К«198» – одной из почти полусотни компаний, осуществлявших добычу и перепродажу грозненской нефти, пока бизнес не рухнул по причине Октябрьского переворота в России. Один из братьев Асланбека, работавший прежде помощником у нефтяного магната, знаменитого Талы Чермоева, был состоятельным вайнахом и помогал своим родственникам, пока его не ограбили и не убили бойцы из охраны Серго Орджоникидзе – Чрезвычайного комиссара, или же, как его прозвали на Северном Кавказе, Эржкинеза, «князя черных».
Когда Искирхан появился на свет, повитуха, принимавшая роды, сказала: «Третий мальчик подряд… Значит, быть большой войне».
Это не означало, что новорожденному были не рады. Просто люди тогда были проще, искреннее и свободно говорили то, что думали.
Женщина эта, что бы она ни имела в виду, оказалась провидицей: поколение, появившееся на свет в эти смутные времена, ждали новые испытания – мятежи и восстания, а также большая война, ближе к окончанию которой чеченский народ будет выслан за пределы своей древней родины.
Еще с дедовских времен в тейпе Хорхоевых повелось так, что в каждом поколении было от трех до пяти мальчиков; а затем, когда братья становились взрослыми, каждый из них оказывался на распутье. Перед Хорхоевыми всегда стоял выбор: либо заниматься созидательным трудом, копить имущество и растить детей, либо подаваться в лихие люди, а то и прямо в разбойники. Так и с детьми Искирхана получилось: Руслан и, с натяжкой, Бекмарс посвятили себя нефтяному бизнесу, а Зелимхан и Ильдас предпочитали добывать свое нахрапом, силой, зачастую переходя все дозволенные адатами границы, – точно так же вели себя некоторые из их предков.
Младший брат отца Искирхана принимал участие в одном из самых крупных восстаний против Советов, которые имели место между двумя войнами – в так называемом «бенойском» мятеже. Дядя, которого, кстати, также звали Зелимханом – не его ли беспокойная натура проявилась в сыне? – и ранее участвовал в подобных затеях, периодически примыкая к повстанцам со своим небольшим, до десятка вайнахов, отрядом. Но на этот раз все закончилось плачевно: он был казнен сотрудниками ОГПУ весной 1932 года, в районе аула Беной.
Это восстание было последним крупным мятежом. Вплоть до начала большой войны в Чечне сохранялось относительное спокойствие (насилие носило точечный, индивидуальный, но не массовидный характер).
Именно в этот период относительного затишья Искирхан закончил семилетку, потом, совмещая работу на промыслах с учебой, через рабфак поступил в нефтяной Институт.
Отец не раз говорил ему: «Хан, если ты не хочешь всю оставшуюся жизнь сжелонкойбегать, иди учиться!» Желонка – это кожаное ведро. Скважин раньше бурить не умели, а просто копали глубокие колодцы. А из них уже черпали нефть желонками – такая была у дедов метода.