Шахматы. Чёрная королева
Шрифт:
— Да твою ж мать! Не отвечает! Куда он пропал?! — Выругался сквозь зубы очередной раз и бросил телефон на панель.
Водитель, сидящий рядом, неловко на месте поерзал.
— Просто в зоне такой, где связи нет. — Голос подал и тут же пожалел об этом. Бортновский телефон свой достал и тому в руки втолкнул.
— Набирай, пока не дозвонишься. — Отдал приказ и на мгновение глаза закрыл, пытаясь сконцентрироваться на шуме мотора, а не на тех мыслях, которые сейчас распирали голову.
— Вызов пошел. — Услышал в стороне и телефон перехватил.
— Где ты, мать твою потерялся?! —
— Э-м… Марта Вениаминовна уже в самолете. — Невнятно проблеяв ответ, отозвался Сергей и перед телефоном замер.
— Какой, на*уй самолет?! У нее рейс в полдвенадцатого ночи! Ты укурился там, что ли?!
— Так она билет поменяла.
— Что поменяла?! Билет?! Я на ближайший взял. На ближайший! — Выкрикнул, себя не сдерживая, и закатил глаза, как только связь пропала. — Перенабери. — Бросил телефон водителю и зубы сжал, понимая, что сейчас взорвется.
— Вадим Алексеевич, я посадил ее на самолет. Он взлетает через две минуты. — Отрапортовал Сергей как только вызов принял.
— Ты охренел там! Что сейчас несешь?!
— Она билет поменяла. Взяла рейс до Нью-Йорка. Сейчас как раз вылет. Я не понял, что не так?
— Какой Нью-Йорк? Какой на *уй, Нью-Йорк?! Не так что?! Башки у тебя на плечах нет. Вот, что не так. Внимательно слушай меня и вспоминай. Как Марта себя вела? Что говорила? Мне ничего передать не велела?
— Ничего не передавала. Молчала всю дорогу. Воды только купить попросила.
— Воды? Зачем?!
— Пить наверно хотела. Зачем еще.
— Как она выглядела?
— Вы что сейчас услышать хотите?
— Как выглядела, я тебя спрашиваю! Задумчивая, грустная, может, не в себе была. Было хоть что-нибудь, что в глаза бросилось?
— Ну, радостью точно не искрилась. — Уколол Сергей, и извиняться не стал. — А так, вела себя как обычно. Только перед самым вылетом…
— Что? Что было?
— Да будто вялая она какая-то. На регистрации еще в сторону повело. Сослалась на головную боль. Как вы и сказали, я проследил за тем, чтобы в самолет она села, и все.
— Что все?!
— И все! Ушел! Улетела, не волнуйтесь.
— Останови самолет. — Выговорил в усталости Вадим. — Останови самолет! — Выкрикнул из последних сил и телефон до хруста в ладони сжал.
— Шутите? Как я самолет-то остановлю?
— Не можешь? — Нервно усмехнулся Вадим. — Тогда это сделаю я.
Резко по тормозам дал, останавливаясь посреди дороги, и голову на руль положил.
— Это конец. — Сам себе не веря, рассмеялся. — Это конец!
Выкрикнул, по рулю кулаками ударяя.
— Дай мне телефон. — На водителя глянул, а тот с сомнением на хозяина покосился.
— Он у вас в руках…
— Дай! Мне! Телефон! Свой телефон мне дай! Мне позвонить нужно! Дай мне!
Получив аппарат, всего на мгновение усомнился, а потом криво усмехнулся и набрал номер.
— Рейс до Нью-Йорка заминирован. Бомба находится в хвостовом отсеке самолета. Взорвется через двадцать пять минут. — Проговорил и отключился. На взгляд водителя развел руками и неловко пожал плечами. — Звони Дятлову из Минздрава. Нужна скорая и реанимационная
Все, что дальше помнил, так это долгие разбирательства с доблестными правоохранителями, скупые разборки и договоренности с авиакомпанией, бегло всплывали в памяти бестолковые ответы на четко поставленные вопросы. А еще Марту помнил, когда ее из самолета на носилках вынесли. Даже не бледную — зеленую. Ее билет в бизнесе и просьба «не беспокоить» были лишь дополнением к общей картине.
Три дня в реанимации она провела без сознания, на четвертый дважды приходила в себя, на пятый, наконец, проснулась и даже могла отвечать за свои слова, то есть явно понимала, что происходит. На Вадима посмотрела глазами, полными ненависти. И спрашивать не надо было, за что ненавидит — за то, что понял все, что вытащил. У него в ответ на это слов как-то в первый момент и не нашлось. Посмотрел только со все понимающей тоской.
— Почему ты мне не сказала, что тебе закрыли визу? Почему ты мне не сказала, что тебе некуда идти? Неужели ты действительно считаешь, что я не должен был этого знать?
— Ты чужой… И ты мне только кажешься… Тебя нет и никогда не было в моей жизни. Я в твоей была, а ты в моей — нет.
— Ты глупая женщина. — Проронил шепотом. — Ты просто не можешь понять, что пыталась сделать. Насколько большую ошибку хотела совершить.
— Давай обойдемся без этого… — Отвернула Марта голову в сторону и закусила губу.
— Давай… — С участием, с самоотдачей кивнул.
— Уходи.
— Сейчас уйду.
— Я уеду. Обещаю тебе.
— Теперь уже так просто не получится.
Вадим медленно кивнул головой, позволяя Марте ощутить всю серьезность его намерений. Чтобы даже в своем полусознательном состоянии оценить смогла весь смысл сказанного.
— Это не просто больница, солнце. Это лечебница для душевнобольных. Ты пришла в себя, я рад. Правда, рад. — Ровно вещал, не отвлекаясь на эмоции. — Я три дня как в бессознательном состоянии, пока врачи стабильности не добились. Сейчас отпустило, но не настолько, чтобы взять и выкинуть тебя на обочину, будто бродяжку. Мне ведь не все равно… — Скривил губы, ядовито улыбаясь. — Ты останешься здесь. Пройдешь курс лечения сроком в два месяца для пациентов с нестабильным эмоциональным фоном. А потом хоть на все четыре стороны. И я со спокойной душой смогу сказать: «сделал все, что смог».
— Это шутка такая? — Проскрипела Марта хриплым голосом.
В горле пересохло, но попросить воды было выше любых потребностей. Теперь выше. Больше она ничего и никогда у него не попросит. Самой себе пообещала, увидев Вадима напротив ее койки, в палате. Бледного, точно как те же больничные стены.
— Больше никаких шуток. — Ласково, с заботой проговорил Вадим и ее ладонь погладил.
Марта попыталась это прикосновение сбросить, как вдруг поняла, почему чувствовала в теле все это время скованность. Она привязана. Руки, ноги, поперек впалого живота. Бортновский этому ее пониманию лишь улыбнулся. Не весело… с болью.