Шакалий обед
Шрифт:
— Ложь! — воскликнул Чхан. — Это морах, а не человек. Вы можете обманывать себя в этом, однако наша привилегия — играть формой живых существ, отливать их в форму, которая даст нам возможность развлечься. И форма, которой мы играли в этом случае, ваша. Будьте осторожнее в ответах. Хотя я не стану рассматривать ваше преднамеренное похищение мораха как оскорбление, нанесенное специально чтобы спровоцировать меня.
— Морах Чхан, — сказал Дорму бесцветным голосом, — мне такая акция с вашей стороны представляется неправдоподобной, как и возможность того, что Морах Чхан
Веки Чхана скользнули вниз так, что остались открытыми щелочки едва ли толще карандашных линий.
— Не вы обвиняете меня, человек! Я обвиняю вас! Задето мое достоинство. Не более чем через час после того, как я подниму корабль с этого планетоида, я могу привести сюда флот, и от всего здесь останется лишь огромное пепелище.
Он умолк. Дорму не сказал ничего. После долгого молчания глаза мораха приоткрылись.
— Но я буду добр. Не исключено, что ваше поведение не предумышленно. Вы были введены в заблуждение вашими досье, а также заверениями тех медиков-дилетантов, которых вы, люди, называете врачами и хирургами. Слушайте мое мнение. Я, Морах Чхан, уверен, что ваш пленник морах, один из моих собственных морахов, а не человек. Поэтому требую, чтобы вы сейчас же, немедленно, вернули его в том же виде, в каком он был похищен.
— Вот это-то уже никак не возможно, — сказал Дорму.
— Почему?
— Человек умирает.
Чхан сидел неподвижно и безмолвно так долго, как долго человек способен сдерживать дыхание. Затем произнес:
— Морах. Мне не хотелось бы напоминать еще раз.
— Приношу извинения Мораху Чхану, — сказал Дорму бесцветным голосом. — Я уважаю его убежденность, но вынужден верить нашим досье и квалифицированным специалистам. Человек, я говорю, умирает.
Неожиданно Чхан встал на ноги. Маленькие уродцы помчались к двери.
— Сейчас я иду в помещение, которое вы, люди, дали мне, и подготовлю свою свиту к отбытию. Через ваш час я подниму свой корабль. У вас осталось только это время, чтобы вернуть мне моего мораха.
Он повернулся, обошел свое кресло и вышел из комнаты. Дверь за ним захлопнулась.
Дорму вышел в дверь, расположенную на его стороне комнаты. Винн следовал за ним. За дверью они увидели ожидающего их Стая. Винн открыл было рот, но Дорму опередил его.
— Мертв?
— Умер несколько минут назад, почти сразу же после того, как вы ушли беседовать с Чханом.
Винн беззвучно закрыл рот. Стай стоял, не говоря ничего более. Оба они ждали, наблюдая за Дорму, который, казалось, не замечал их пристальных взглядов. После ответа Стая его лицо стало непроницаемым, глаза пустыми.
— Итак, — сказал Винн после долгого молчания, — теперь это всего лишь тело.
Дорму все еще стоял с отсутствующим видом. Винн вперил в него свой взгляд. Внезапно маленький человек вздернул голову и повернулся к маршалу.
— Да, — сказал он каким-то странным голосом. — Он должен быть похоронен, не так ли? Вы не будете возражать против похорон со всеми воинскими почестями?
— Какие,
— Прямо сейчас.
Дорму испустил легкий вздох, подобный тому, какой издает грузный человек, чей долгий день еще далек до конца.
— Прежде, чем Чхан отбудет. И не скрытно. Транслируйте на весь аванпост.
Винн шепотом выругался, на его лице была безрадостная гримаса.
— Займитесь этим, — приказал он Стаю.
После того, как Стай вышел, он мягко обратился к Дорму.
— Прошу меня извинить. Вы — хороший человек, когда доходит до дела, господин посол.
— Вы так думаете? — Дорму криво усмехнулся. Внезапно он повернулся к лифту. — Нам лучше спуститься на посадочную площадку. Чхан обещал нам час, но может и не ждать так долго.
Чхан не ждал. Он ускорил свое отбытие, как загоревшийся какой-либо идеей стремится осуществить ее, не ожидая, пока события переубедят его. На посадочной площадке он был уже через двадцать минут, и то потому только, что согласно морахскому этикету его свита должна была погрузиться раньше него. Он еще стоял на причале, когда первые звуки сигнала "Внимание" прозвучали над аванпостом.
Чхан остановился, ступив уже одной ногой на сходни своего корабля. Обернувшись, он увидел, что солдаты военной полиции, охраняющие проход к его кораблю, стоят по стойке смирно, повернувшись к ближайшему трансляционному экрану, трех метров шириной и двух высотой, который только что ожил на стене главного пакгауза. Глаза Чхана сами собой уставились на изображение, возникшее на экране — на открытую могилу, вооруженных солдат, капеллана и горниста.
Капеллан читал уже последний параграф заупокойной службы. Религиозное содержание человеческих слов ничего не говорило Чхану, но его глаза понимающе уставились на Дорму, стоявшего вместе с Винном возле сходен.
Чхан сделал шаг и оказался не далее чем в полутора метрах от маленького человека.
— Я вижу, он мертв.
— Умер во время последней нашей беседы, — ответил Дорму невыразительно. — Мы воздаем ему последние почести.
— Я вижу… — вновь начал Чхан.
Его прервал оружейный залп. Заупокойная служба закончилась, и черный гроб начал опускаться в могилу, выжженную в скале аванпоста. С экрана прозвучала команда. Солдаты, только что стрелявшие, взяли на караул, как и все солдаты, находившиеся на посадочной площадке, только горнист поднял свой инструмент, и зазвучал "отбой".
— Да, — сказал Чхан. — Вы — глупец.
Он оглядел отдающих салют военных, затем вновь посмотрел на Дорму.
— Я не предполагал, что такой человек, как вы, может оказаться таким дураком. Вы обсудили мое требование, приняли решение, но какое значение имеет мертвец, кем бы он ни был? Если бы вы вернули его, я не стал бы предпринимать никаких действий, по крайней мере сейчас, после уступок по поводу поселений. Но вы не только лишились всех ваших достижений — вы бросили мне в лицо наглый вызов, захоронив это тело прежде, чем я покинул аванпост. Теперь у меня нет выбора. Я обязан действовать.