Шалако
Шрифт:
Есть внезапно расхотелось, и Ирина уставилась в тарелку. Впервые за эти дни она подумала об отце и ей захотелось, чтобы он был здесь. Спокойный, уверенный в себе, отец всегда знал, что делать, и безошибочно судил о людях.
Она подняла взгляд.
— Фредерик, почему бы нам не вернуться?
Фон Хальштат держал в руке бокал, медленно крутя его и любуясь отсветами огня.
— Мы приехали на охоту. Ты знала, на сколько мы уезжаем, мы подробно обсуждали все планы. Я не хочу уходить.
— В горах у Силвер-Сити охота лучше, — продолжал Анри. — Там
— И вы, Анри? Неужели боитесь? Мне казалось, французы — дерзкие, лихие ребята, безрассудно смелые…
Глаза Анри похолодели, однако он улыбнулся.
— Лихие? Да. Но при этом осторожные и большие любители удобств. Убежден, что на севере будет и безопаснее и больше комфорта.
— А я — нет, — сказала Жюли Паж, подняв на Фредерика большие темные глаза. Ирина напряглась, она знала, что та скажет. Жюли не делала тайны из своей симпатии к Фредерику. — После пути, который мы проделали, было бы глупо возвращаться С пустыми руками. Думаю, надо остаться. По крайней мере, подождем, вернется ли пустынный знакомец Ирины.
— Я тоже решительно за то, чтобы остаться, — поддержал Жюли Чарлз Даггет. — Мы только что приехали и пугаться глупо. Если здесь индейцы, я не сомневаюсь, что армия с ними справится.
— Да, — поднимаясь, заметила Ирина, — конечно, армия справилась бы… если бы она знала, где индейцы и где мы. — Она мягко улыбнулась. — Не забывайте, Чарлз, армия понятия не имеет, что мы здесь.
Она пошла к конюшне. Ирина еще не заходила внутрь, но, по мнению Шалако, обороняться они могли только в этом строении.
У двери сидел Хардинг; увидев ее, он быстро встал.
— Здрасьте, мэм. Могу я для вас то-то сделать?
— Покажите мне конюшню, мистер Хардинг. Мистер Карлин говорил, что это просто форт!
— Еще бы! Я осматривал ее, мэм. Тот, кто строил конюшню, знал толк в своем деле. Старая, жутко старая, но крепкая. Бойницы расположены так, что перекрывают все подступы.
Внутри Хардинг поднял фонарь. Длинное помещение, со стойлами для восьми лошадей, кладовая с упряжью и большой сеновал. Пологая лестница вела на второй этаж.
— Наверху помещение еще больше, — сказал Хардинг. — Похоже, одно время там жили. — Они поднялись по лестнице, и он показал ей комнату.
Пол был настелен из крепких досок. Здесь тоже были бойницы, а из большого окна Ирина охватила взглядом весь лагерь, освещенный кострами.
В промежутках между строениями стояли фургоны, но тревоги среди людей незаметно — не говоря уже о тех, кто проводил время за столом.
На небе, окаймленном черными зубчатыми вершинами, высыпали звезды. Ночь принесла приятную прохладу.
— Мистер Хардинг, вы давно на Западе?
— Да, мэм. С одиннадцати лет. До этого я жил в Огайо. Вырос на ферме, мэм, занимался охотой. Вскоре после того, как мы переехали на Запад, мою семью уничтожили кайова — я в то время находился в гостях. С тех пор перевозил грузы и охотился на бизонов. Много плотничал.
— Как по-вашему, нам угрожает опасность?
— Да, мэм. Где апачи, — там всегда опасно. Это относится почти ко всем индейцам, если уж говорить начистоту. Война для них — образ жизни. Главное богатство для них лошади, и тот, кто ворует лошадей, лучше других, большой человек, очень большой.
— Мистер Хардинг, Шалако посоветовал нам подумать об обороне конюшни на случай, если мы не сможем защищать лагерь. Он сказал, что надо сложить здесь продукты и патроны.
— Хорошая мысль.
— Он посоветовал также оставить внутри или возле конюшни человека, которому можно доверять. Я хочу, чтобы это были вы, мистер Хардинг.
— Хорошо, мэм. Прошу прощения, мэм, но насчет доверия я хочу сказать, что у вас здесь очень нехороший народ, Я бы не очень полагался на них, а Фултон, мэм, просто опасный человек, очень опасный.
Она отвернулась от окна и пошла к лестнице. У самых ступенек она задержалась.
— Мистер Хардинг, что вы знаете о Шалако?
Рой Хардинг, худощавый, коренастый молодой парень, невысокий, но мускулистый и крепкий, остановился рядом.
— Я его, мэм, раньше не видел, но много слышал о нем. Баффало знает его давно. Шалако вырос, мэм, где-то в Калифорнии, недолго жил в Техасе. Когда ему исполнилось восемнадцать, он отвалил и прошло восемь лет, прежде чем он объявился снова, уже в Монтане. Кроме того, что он один из лучших стрелков на границе, о нем известно немного. Читает следы он лучше многих индейцев и наездник отменный. Баффало Харрис говорит, что в схватке он просто неуловим. — Хардинг помолчал. — По мне, лучше бы он остался.
Когда Ирина вернулась к столу, фон Хальштат только молча оглянулся на нее. Слуга снова наполнил бокалы.
— Попробуйте, Анри. Это одно из лучших немецких вин.
— Хорошее, очень хорошее вино.
— Серьезно? Не подозревал, что французы в силах признать, что есть хорошие вина, кроме французских.
— Напротив, барон, отличную вещь французы всегда готовы принять независимо от того, откуда она родом. Мы научились жить в согласии со всем лучшим.
— С вином «Бернкастелер доктор» связана одна история. Рассказывают, что жил некий епископ, страдавший загадочной болезнью. Что бы доктора ему не прописывали, он продолжал терять силы. Наконец, — так рассказывает легенда, — друг епископа, старый солдат, наполнил «Бернкастелером» бочонок, несмотря на протесты, вкатил его в комнату епископа и налил ему стакан, затем другой. На следующее утро епископу стало намного лучше, и он заявил: «Меня исцелило вино — это чудесный доктор». Отсюда и название вина.
— Холодает, — сказала Эдна Даггет. — Я, пожалуй, пойду лягу.
Чарлз поднялся и вместе с ней направился к фургону, где они спали.
— Эдна не приспособлена к походной жизни, — сказал фон Хальштат. — Лучше бы Чарлз оставил ее дома.
Ирина взглянула на него и сказала:
— Жену нелегко оставить. Место жены рядом с мужем.
— Только не на войне, — ответил фон Хальштат, — и не на охоте. Хотя мысль неплохая. Уже поздно, а завтра я хочу подстрелить болыперога. — Он встал. — Спокойной ночи, друзья.