Шалако

Ламур Луис

— Лагерь на ранчо к северу отсюда, — сказала она. — Нас привел туда мистер Уэллс. Оно брошено.

— Как вы проскочили мимо армии?

— Фредерик не хотел официального сопровождения. Ему хотелось увидеть апачей в бою.

— Всякий, кто ищет ссоры с апачами, сущий ребенок.

Холодным тоном она ответила:

— Вы не понимаете: Фредерик — солдат. В двадцать пять лет во время франко-прусской войны его произвели в генералы. Он стал национальным героем.

— У нас был один такой на Севере, несколько лет назад. Его звали Кастер.

Раздосадованная

отпором, несколько минут девушка молчала, но несмотря на гнев, от нее не ускользнуло, как настороженно едет незнакомец, как непрерывно прислушивается и шарит глазами.

Она охотилась вместе с отцом и в Африке видела масаев… он походил На них.

— Нелепо думать, что голые дикари способны противостоять современному оружию. Фредерик удивлен неудачами вашей армии.

Шалако с тяжелым сердцем всматривался в сумерки. В тишине таилось грозное предупреждение. Словно дикого зверя, Шалако иногда охватывало странное предчувствие беды, вызывавшее страх. Его он почувствовал и сейчас. Интуитивно он взглянул на восток, в горы — в нескольких милях от него с одной из вершин глядел на запад апач… Это была чистая интуиция.

Татс-а-дас-ай-го. Быстрый Убийца, воин, которого боялись даже его соплеменники, властелин зла, знаток военных хитростей и способов убийства, с любопытством смотрел на запад.

А на ожившем ранчо, где разводила костры охотничья экспедиция Фредерика фон Хальштата, от одного из костров также интуитивно отошел и устремил взгляд в пустыню еще один человек.

Это был худощавый, грубой внешности мужчина с мягкой мальчишеской бородкой, широкими скулами и лошадиной челюстью, из грязного воротника рубашки торчала тонкая шея. Он посмотрел вдаль, словно вдруг что-то услышал. На бедре у него висел кольт 44-го калибра — смертоносное оружие.

Боски Фултон был ганфайтером. Он никогда не слышал о Татс-а-дас-ай-го и Шалако Карлине, не знал, что его жизнь отныне неразрывно связана с ними, знакомой ему девушкой Ириной. И все же ночь его беспокоила.

Между тем Шалако остановился в зарослях кустарника и под его слабым прикрытием стал изучать окрестности, выбирая путь.

— Любой апач, — небрежно заметил он, — с двенадцати лет знает о тактике все, что известно вашему Фредерику, и знает по жизни. Апачи обитают в пустыне и знают ее во всех видах и при всех условиях. Искусным маневрам, которые ваш Фредерик изучал по книгам или в ящике с песком, апачи научились в бою. У них нет постоянных баз, чтобы их защищать, им не надо беспокоиться о пропитании.

— Чем же они питаются?

— Больше конины апачи любят только мясо мулов. — Он обвел рукой окрестности. — Сейчас темно, но вокруг нас дюжина видов съедобных растений и полдюжины лекарственных.

Небо слегка порозовело и украсилось лучами сверкающего золота. Зубчатые хребты поймали запоздалый свет, из пустыни послышался вопрошающий крик куропатки.

Всадница почувствовала, что обязана защитить своих друзей.

— Нас восьмеро, с нами четыре охотника, восемь возчиков, два повара и два коновода. У нас восемь фургонов.

— Это объясняет беспокоившую

меня загадку. Два дня назад апачи начали есть лошадей.

— Есть?

— Апачи загоняют коней до полусмерти и, когда знают, где могут добыть новых, съедают своих.

— То есть они рассчитывают на наших лошадей?

Пустыня затихла, и это внушало тревогу. Шалако слез с седла и снова выжал косынку в рот чалому. Девушка наблюдала за ним, и постепенно ее гнев прошел.

Ее удивило мягкое выражение его глаз и нежное обращение с лошадью.

— Вы любите своего коня.

— Лошадь как женщина. Держите ее в узде, приласкайте, и она готова почти на все. Но дайте ей волю, и она сделает несчастными и себя, и мужчину.

— Женщины не животные.

— Это зависит от точки зрения.

— У некоторых женщин нет желания иметь хозяев.

— Такие женщины наверняка несчастны. Задирают нос и рассуждают о независимости. По-моему, независимая женщина — одинокая женщина.

— Вы же независимы, не так ли?

— Я совсем другое дело. Чем скорее женщина поймет, что мужчины иные, тем лучше для нее. Чем больше женщина независима, тем меньше в ней женского, а чем меньше в ней женского, тем меньше она стоит.

— Не согласна.

— Я на это и не рассчитывал. Женщине не следует пытаться походить на мужчину. В лучшем случае из нее получится плохая имитация, а в цене только подлинники. Природа предназначила женщину быть хранительницей домашнего очага. Мужчина — охотник, скиталец… иногда ему приходится далеко уходить за добычей, и это становится его натурой.

Он говорил вполголоса, и незаметно для себя она тоже перешла на шепот.

— А где ваша женщина?

— У меня нет женщины.

Когда они достигли последней скалы Хетчета, солнце скрылось. В миле от них поднимался высокий пик, за ним два пика поменьше, а еще дальше виднелись громады Малого Хетчета. Западнее ближнего пика чернели постройки ранчо и среди них было несколько белых точек — вероятно, крыши фургонов. В середине горел огромный костер.

Почуяв воду, чалый дернул удила, однако в воздухе чувствовалось что-то странно гнетущее, и это не нравилось Шалако.

Пока он прислушивался к напряженной тишине ночи, они тихо стояли. Еще не совсем стемнело, но звезды уже высыпали. Местность вокруг хорошо просматривалась, ясно различались контуры кустов и кактусов.

— Я — Ирина Карнарвон, — сказала девушка в тишину.

Она произнесла свое имя так, словно оно всем известно, но Шалако его не знал, имена для него давно перестали что-либо значить.

— Карлин… Меня называют Шалако.

Он пустил чалого вниз по пологому склону. Чалый был отличным конем, терять его не хотелось, а скачки ему не выдержать. Но ранчо сулило безопасность и до него было всего две мили. Шалако вытащил из чехла ружье.

— Готовьтесь к скачке. Поедем шагом, сколько возможно, но если начнется скачка, на меня не обращайте внимания. Неситесь во весь опор.

— Ваш конь не выдержит.

— Это моя забота.

Чалый ускорил шаг. В нем скрывалось много сил, очень много.