Шальная магия. Здесь
Шрифт:
И конечно, Альбина с большей радостью занималась верховой ездой и танцами, чем этикетом и рукоделием у мадам Люси, и поспешно уходила оттуда, едва появлялась такая возможность. И поэтому платья других девушек она видела мельком, если какая-нибудь срочная примерка случалась между уроками мадам Ромашканд.
И она старалась не ввязываться в обсуждения нарядов — не хотела рассказывать ни самой мадам, ни девушкам, ни даже Римме с её вечным: «Ах, Альбина! Какое у тебя будет платье? Расскажи! Ну, расскажи!» Меньше вопросов – меньше
Идея же мадам Зу была хороша!
Альбина особенно в этом уверилась, когда увидела, что получается. Лиф состоял из небольших тканевых бутонов роз. Мягкие тона делали цветы невероятно нежными и почти живыми, вызывающими желание рассмотреть, так ли это. Это уже само по себе было чудесно! А когда отделка платья была полностью завершена и наконец стали заметны нити с такими же, как на лифе, бутонами, которые раскачивались при каждом движении, стало понятно, что простое скромное платье мадам Зу смогла превратить роскошный наряд, от которого трудно отвести взгляд.
Альбина смотрела на своё отражение в зеркале и не могла сдержать слёз.
— Да, всё отлично получилось, — улыбнулась ей со своего подвижного стула мадам Зу, пыхая сигарой. Она выглядела довольной, значит, задумка в полной мере удалась.
— Отец, — прошептала Альбина, рассматривая своё отражение, — я выполню твою просьбу.
Глава 8. Там
Глава 8. Там
Отец… Воспоминания болью отозвались в душе.
– …Алечка, детка, — он тяжело переводил дыхание, и посиневшие губы двигались с трудом, — ты одна у меня… Ради тебя всё… Много работал… Чтобы ты была счастлива…
Ему не хватало воздуха, и трудные вдохи всё больше походили на попытку выброшенной на берег рыбы глотнуть воды. Отцу стоило помолчать, отдохнуть, но он продолжал говорить. А Альбина не смела остановить, отложить разговор, сказать, что всё пройдёт, всё минуется.
Потому что оба знали: не пройдёт, не минуется.
И ему нужно сказать, а ей – выслушать.
Слова давались трудно, прерывались паузами, наполненными хриплым свистом. От напряжения на лице отца выступала испарина, делая его кожу, бледную, рыхлую, вовсе серой.
А он говорил. Как и всегда, в жизни ли, в работе – через не хочу, через не могу, напрягаясь и преодолевая себя. Говорил:
— Ты у меня умница, и я горжусь тобой… Обещай же, что все мои усилия не напрасны…
Альбина сжала его большую и слабую ладонь в своей, чувствуя, как подступают слёзы.
– Обещай, что будешь счастлива… — выдохнул он наконец и замолчал, глядя на неё требовательно.
Попытался облизнуть пересохшие от тяжелого дыхания губы. Не получилось. Альбина дрожащей рукой отерла отцу пот со лба и тонким, писклявым от задавленных
– Не волнуйся, папа. Только не волнуйся!
Он сжал пальцы вокруг её руки и напрягся, привставая с кровати, подался к ней, задышал чаще, со свистом и всхлипом, вглядываясь в её лицо.
– Обещай!.. – потребовал натужно.
На его лбу прямо на глазах росли капли пота, губы синели, становясь фиолетовыми, и, казалось, синева разливалась по лицу вниз, к шее. Альбина всхлипнула, рот дернулся в попытке улыбнуться, но пришлось тут же закусить губу, чтобы позорно не разреветься.
Она только и смогла, что кивнуть.
Один раз.
Нерешительно, робко.
Но отец расслабил пальцы, уронил голову на мокрую от пота подушку и облегченно перевёл дыхание, но испытующего взгляда на отвёл.
Тогда она закивала, ещё и ещё, мелко и часто, не в силах сказать ни слова, но стараясь успокоить его и осознать, запомнить отцовские слова, чтобы потом исполнить просьбу умирающего в точности.
Справившись со слезами, выдавила:
– Да, отец. Я буду счастлива. Обещаю.
И он с едва заметной улыбкой качнул головой, будто кивнул, прикрыл глаза. Вздохнул. Почти спокойно, почти глубоко…
А выйти в свет, на первый бал в таком прекрасном платье – разве не счастье? Разве такой наряд не послужит их с матерью целям? И, значит, хоть немного, хоть чуточку она уже исполнит его просьбу.
И поэтому готовое платье прибыло в особняк наставницы не за два дня, как того требовала мадам, а утром в день бала, за каких-то несколько часов до отъезда.
Девушки, легко перекусив, завернувшись в халаты, уже томились в очереди к куаферу. Мастер причёсок, мужчина средних лет с сердитым лицом, неторопливо, но притом споро работал над волосами, недовольно бурча себе под нос, – в этом городе сегодня множество дам и девушек собиралось на бал, и многие из них так же томились ожиданием.
Одна из дебютанток уже встала с бархатной банкетки, торжественно неся аккуратно уложенные локоны и нервно улыбаясь – бал с каждой минутой был всё ближе, и не только у неё, у каждой перехватывало дыхание и подрагивали колени, а улыбки становились всё нервознее.
Да и мадам Ромашканд добавляла градус в эту перегретую атмосферу: когда наконец привезли платье, она в гневе выговаривала Альбине, отведя её в другую комнату.
Два дня задержки дались Альбине непросто: она выслушала не одну, подобную сегодняшней, гневную тираду мадам о девушках, которые не могут собраться вовремя, не умеют сделать правильно заказ, а ещё – о бесхребетности таких девушек, раз не умеют жестко поставить сроки прислуге, коей, безусловно, является портниха. Выражения у мадам были исключительно вежливые, слова самые простые и даже широко употребимые, а вот то, как она говорила эти слова…