Шальная мельница
Шрифт:
Но еще миг - и на гребне обиды поднимаются остатки моих сил, неся с собой нечто невообразимое: резво, дерзко, со всей горечью и ненавистью - плевок. Харкнула ему прямо в лицо. Гневно, с отвращением скривилась. Пристальный, сверлящий взгляд несколько затяжных мгновений, впившись в супостата, - и разворот. Быстрые, на грани бешенства, шаги, куда глаза глядят.
– Лилька! Лиля, СТОЙ!
– слышу, орет, зовет меня уже мой Мишаня. Бежит вдогонку. А вот от прошлого - ни звука, ни действия.
За что, бесспорно, премного... благодарна.
***
Нагнал
– СТОЙ, б***ь!
– живо хватает за локоть и тащит на себя.
– Куда ты? Что случилось?
Жадно пучу глаза, чтобы не разреветься. Изо всех сил пытаюсь скрыть, сдержать свою дрожь.
– Ничего. Отпусти меня, - вырываюсь, хотя и не ухожу.
– Да что случилось? Чего ты так резко убежала? Из-за Ирины?
– А из-за кого еще?
– чувствую, как сия тема, мысль дает силы играть и притворяться. Немного расслабилась, успокаивается дыхание.
– Я думал, тебя это уже не коробит.
– Не теперь.
– Ну, Лиль...
– ЧТО ЛИЛЬ? Ведь ты мог, мог на ней не жениться, со мной остаться, моим и дальше быть!
– НЕТ, ЛИЛЯ! НЕТ!
– грубо перебивает, орет (невольно плюясь) в лицо.
– Не мог. И ты знаешь почему. Я тебе уже тысячу раз повторял. Или тебе напомнить, что у меня был бизнес?! Да еще какой! И как эти твари у меня его отжали! Каждая вошь так и норовила урвать для себя кусок, ноги об меня вытирала. Как угрожали, как прессовали. А женитьба на Ирине - решила всё. Так что НЕТ, Лиля. НЕТ. С волками жить - по-волчьи выть. Иначе ни хрена бы у нас с тобой не было! Ни хрена!
– А у нас и так ни хрена нет! У тебя - своё, у меня - своё. В том-то и дело, Миш! В том и дело, что НАС - нет!
Прикрыл веки и шумно, тяжело вздохнул Ярцев, подавляя бешенство.
А я уже тише говорю, учтиво, практически, шепотом:
– Да и бизнес твой... сам говорил, не такой уж святой был. Так что... грех жаловаться.
– Лиля, - живо перебивает. Взгляд в глаза. Отвечаю той же уверенностью и холодностью (гордо задрав нос), внимательно слушаю.
– Давай не будем ссориться. По крайней мере, не здесь.
– Я с тобой никуда не поеду, - резко, жестко сычу.
– Не хочешь - не надо. Но давай, хотя бы, в машине поговорим.
– О чём?
– едко.
– О нас. Потому что для меня "мы" всегда были и будем. У меня семья с тобой, а не с ней, даже если в паспорте - иначе.
– Сукин ты сын. Знаешь ты это? У тебя ребенок скоро родится!
– Ты тоже можешь мне родить.
Рассмеялась желчно, давясь осознанием услышанного. Закатила глаза под лоб, отвернулась на мгновение.
– А что ты думала, я отступлюсь? И, вообще, будто этот вопрос стал впервые.
– Я. не. хо-чу. быть. твоей. любовницей, - мерно, четко, едва не сплевывая слова в лицо.
– Я устала тебе это повторять!
– Лиля, гад этот скоро сдохнет, все дела перейдут ко мне - и я на**й пошлю эту твою Ирку.
– Мою, да?
(игнорирует)
– Разведусь и женюсь на тебе. Тебе, б***ь, сколько еще раз это повторять? Сколько ты можешь ворошить все это? И ныть?!
– Ныть?
– язвлю, нервно кивая головой.
– Конечно, ныть. А ребенка куда денешь? Тоже... за ноги в прорубь, как и Ирку? Разведется он. Да никогда этого не будет. Даже после смерти старика, ты будешь ссать и страшиться мнения его лизоблюдов. И не надо мне тут втюхивать. Живи, как знаешь. ... но без меня.
Вдруг резкое движение - впритык, хватает за затылок и притягивает к себе, замыкая в стальных объятиях. Пытаюсь выдраться силой - тщетно, слабее этого подонка. Еще трепыхания - и покорно замираю, невольно закрыв глаза; внимаю жесткому шепоту:
– Ты - моя. Так было, и всегда так будет. И ты родишь мне детей. И всё у нас будет с тобой хорошо. Так что бросай брыкаться. А Ирка - ... есть Ирка. Не твоё это дело. Как и залёт её. Тем более, сама знаешь, я всячески этому препятствовал. Но... видимо, на роду написано. Как и то, что две бабы у меня. Но, что есть, то есть. Так что терпи... молча.
Нервно шмыгаю носом, догорая на пепелище твердой самоуверенности.
"Хреном тебе на лбу написано, а не на роду. Будто я не знаю, что не одна у тебя я такая. За года, что со мной, троих лично видела. Разве что, из постоянных - только я".
– Поехали к тебе, - неожиданно шепчет. Уже более мягко, добро, словно заговор.
Господи, только не обратно. Только не в эту петлю безысходности и никчемности. Я же не выдержу.
Отпускает (послабляет хватку, а затем и вовсе шаг в сторону, хотя руки все еще на моих плечах - отчего резко распахнула я веки). Взгляд в лицо.
Проглатываю слёзы.
– Пошли, Лиль. Всё наладится. Только верь мне. Хорошо?
– приблизился, так что ощутила его дыхание.
Глаза встретились.
Попытка (его) поцеловать меня, но, тут же, увиливаю, словно страшась обжечься.
Сдержался, лишь тяжело вздохнул и скрипнул зубами.
Первая решаюсь пойти обратно, в сторону универа, на стоянку.
Поспешно последовал за мной.
Иду, бреду, едва переступаю с ноги на ногу, заплетаясь, словно пьяная, виляя между машинами. Тихо молюсь Господу. Если, конечно, я на это способна, и если этот бред можно назвать молитвой. Казалось, сей путь - по эшафоту прямиком в ад. Я же не сглуплю? Не отступлюсь? Снова не полезу в западню? Не растрачу свои силы сопротивления на нелепую тарабарщину?
И вдруг - вот оно. Глаза впились взором в знакомое лицо, как в святой лик - очи послушника.
Резко торможу, разворот - и дерзкий, отчаянный взгляд на Ярцева. От неожиданности даже оторопел тот. Пристально, с опаской уставился мне в глаза.
– Что?
Ухмыляюсь, словно смертник, своей скорой победе. Своей свободе.
– Почему ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя?
Обомлел. Бледность волной обдала лицо.
Смолчал.
– Неужто тебе плевать, даже если... в душе я тебя ненавижу за всё, что ты сделал мне, со мной? Даже если ты мне омерзителен? И хочу другого?