Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
Шляхтич сделал попытку протиснуться к двери, но один из забияк ухватил его за плечо и толкнул на лавку. Матеуш со вздохом поднялся. Ноги гудели, в желудке сосало от голода, и никаких приключений на ночь он не хотел. Но не оставлять же юношу на растерзание этим невежам.
В два лёгких, быстрых шага Матеуш приблизился, отшвырнул в сторону того из мужиков, что стоял к нему почти спиной, схватил паренька за руку и дёрнул к себе, одновременно вытянув из висевших на поясе ножен кинжал. Как жаль, что, изображая торговца, он не взял с собой шпагу! Отброшенный грохнулся на пол рядом с соседним столом — кажется, он не слишком твёрдо держался на ногах, — и сидевшие, человек пять или шесть, дружно обернулись на шум.
— Ну же, сударь, доставайте скорее вашу шпагу! — процедил по-французски Матеуш, медленно пятясь вместе с юношей в сторону двери.
Сказал и только тут сообразил, что русский вряд ли поймёт сказанное. Однако к его удивлению, молодой человек негромко пробормотал:
— Я… я не умею с ней обращаться…
Голос, тонкий и жалобный, испуганно дрожал. Да ему лет пятнадцать, не больше — понял Матеуш. Вон и тембр ещё детский, не сломался. Но откуда он знает французский? Да ещё так хорошо — говорит без акцента. Впрочем, размышлять над этим удивительным обстоятельством было некогда — из-за стола напротив уже поднимались, подтягивая рукава армяков, сидевшие за ним мужики.
— Плохо, — отозвался Матеуш. — Тогда отдайте её мне, а сами ко мне за спину и бегом на двор.
Юноша сунул ему в руку свой клинок и исчез, словно испарился. Матеуш отступал, стараясь держать в поле зрения всё помещение и от души надеясь, что сзади никого из бузотёров не окажется. Ватага, пошумливая, надвигалась. Он различил слова, значения которых было вполне понятно — польские и украинские крестьяне ругались весьма похоже. Один, не то самый хмельной, не то самый бедовый, сунулся вперёд и попытался схватить его за руку. Взмах шпагой — и нападавший с воплем отшатнулся, прижав к груди запястье.
— Назад! — рявкнул Матеуш. — Убью!
И чтобы усилить впечатление рассёк воздух прямо перед лицом ближайшего скандалиста. Тот отшатнулся.
Смущённая его грозным видом орава на миг замешкалась, кое-кто даже отступил, и Матеуш отскочил на пару шагов назад, развернулся и бросился к выходу из корчмы. Сзади взревело несколько глоток, и человек пять, судя по грохоту, устремились следом.
Он вывалился наружу, понимая, что положение незавидно — добежать до коня, отвязать и выехать с постоялого двора он точно не успеет, а где здесь можно укрыться — попросту не знает. Окружить же его на открытом пространстве будет проще простого, особенно если преследователи сообразят ухватить какие-нибудь вилы или оглоблю. А уж кистени-то есть у каждого из этой публики, можно не сомневаться…
Чья-то рука схватила за локоть и потянула в сторону. И Матеуш лишь в последний миг остановил удар шпаги, сообразив, что это давешний мальчишка тащит его куда-то в темноту. Надо же, а он полагал, что тот давно уж дал стрекача.
Следом за юношей Годлевский юркнул между темневших в ночи приземистых дощатых строений, кажется, как раз сенников и дровяных сараев, перемахнул невысокую покосившуюся изгородь, помог преодолеть эту преграду своему спутнику — тот отчего-то карабкался на неё на редкость неумело — и оба припустили бегом в сторону небольшой рощицы неподалёку.
– ----------------
[108] Матеуш называет кабак на польско-украинский манер корчмой.
[109] Самая мелкая медная монета, чеканившаяся при Петре Первом, номиналом в 1/8 копейки.
* * *
Погоня отстала очень быстро. В сущности, добежав до жиденького перелеска на берегу неширокой речки, тускло блестевшей в свете луны, и оглянувшись, Матеуш никого позади не увидел. Не то забияки не сообразили, в какую сторону скрылись беглецы, не то поленились лезть через изгородь, не то попросту утратили боевой задор, решив, что пить в корчме не в пример приятнее и веселее, чем лазать по тёмным закоулкам, каждый миг рискуя получить удар шпагой в живот.
Немного переведя дух, Матеуш обернулся к спутнику. Луна ещё не набрала сдобную округлость, походя на отбитую с одного края тарелку, но света давала уже достаточно, позволяя рассмотреть, наконец, юношу как следует. Тот оказался несколько ниже ростом и гораздо полнее — то-то и повис на заборе, будто портянка на тыне. Лицо, видно, ещё не свело знакомства с бритвой цирюльника — кожа казалась нежной и безо всякого намёка на растительность. Матеуш поморщился — мальчишка явно из породы изнеженных красавчиков, коих с лёгкостью можно рядить в любые наряды, хоть бы и дамские. Личико миловидное, круглое, румянец во всю щёку и глаза — большие, кажется, голубые — в темноте не разглядеть. Словом, облик у молодого человека был вовсе не бравый.
«Ему бы фижмы носить», — зло подумал Матеуш.
Отчего-то вид недоросля привёл в раздражение, и Годлевский нелюбезно буркнул:
— Дворянин, не умеющий держать шпагу, не достоин благородной крови своих предков!
Мальчишка виновато понурил голову, и Матеуш невольно смягчился.
— Однако при этом вы были достаточно храбры или, что вернее, безрассудны, чтобы остаться и помочь мне.
— Как же я мог вас бросить? — Голос у юнца был звонкий и совершенно не мужественный. — Вы же спасли меня. Даже не знаю, что бы я делал, ежели б не вы!
— Держите назад свой богатырский меч. — Он протянул клинок, и юноша, конфузясь, торопливо сунул его в ножны. — Как же вас занесло в этот разбойничий вертеп?
Тот вздохнул, отвёл глаза и не ответил. И тут Матеуш сообразил, что говорят они по-французски.
— Вы так хорошо знаете французский! Вы француз?
— О, нет, конечно! — Собеседник улыбнулся, сверкнув в темноте ровными зубами. — Просто у меня были замечательные наставники. Батюшка готовил меня к дипломатической карьере.
— Чего хотели от вас эти каторжники? Впрочем, можете не отвечать. И так понятно — ограбить. Как же так получилось, что ваш родитель, позаботившись дать хорошее образование, не научил вас главному — умению защитить свою жизнь?
— Батюшка седьмой год в могиле, — тихо ответил юноша и отвернулся.
И Матеуш ощутил невольную неловкость — ну что он напустился на мальчишку? Тот совсем ещё цыплёнок… Вполне мог сбежать, бросив его одного, но ведь не сбежал — остался и помог скрыться. Может, ему и впрямь негде было учиться фехтованию. Внезапно навалилась усталость — загудели ноги, натруженные целым днём, проведённым в седле, а в голодном желудке жалобно заскулило.