Шальные миллионы
Шрифт:
— Кого прописал, куда?
— В твою квартиру, в дядину. Мне мой друг позвонил, заместитель начальника милиции. Говорит, нет твоего разрешения, а только заявление Тариэла Бараташвили.
Амалия все поняла.
— А разве могут так, — без моего заявления?
— Они все могут, все! Это же мафия. Кого-то вином угостил, кому-то сунул взятку, — мафия! — понимаешь?.. И концы в воду. Бейся головой об стену, — мафия! Одно слово. Все продано и все куплено. У него деньги, много денег, а против денег силы нет!
Мозг Амалии прояснился, — вся картина случившегося вдруг перед ней открылась. Нино — его жена, настоящая, любимая, они ждут ребенка, все спланировали заранее, у них деньги, они всех купили, а она… Ей потом приготовят «коктейль» покрепче и отправят к праотцам.
В полуобморочном состоянии опустилась на диван.
— Что делать?..
Заплакала.
Костя присел к ней, обнял за плечи.
— Ну-ну, успокойся, что-нибудь придумаем.
Как врач она знала: нельзя раскисать, поддаваться горю. Сердце у нее хотя и здоровое, но может дрогнуть, не выдержать жесточайшего стресса. Решительно поднялась с дивана.
— Негодяй! — И кулачки ее крепко сжались. — Какую нам подложил мину.
На слове «нам» сделала ударение, — давала понять, что она одинока, и все, что осталось от академика, принадлежит и ему, что и он наследник и что бороться они должны вместе.
Ходила возле камина, потирала пальцами за ушами. И слушала пульс в висках, биение сердца. «Нет, в постель он меня не уложит. Я, как полководец, должна оценить врага, все узнать о нем и затем спланировать операцию. Продумать все мелочи, — все до единой».
— Тариэл приехал в университет, готовит диссертацию.
— А я почти уверен: он — мафиози и на их шахматной доске — важная фигура. Его же диссертация — отвлекающий маневр, для простаков. Наверняка он имеет задание твою квартиру превратить в их штаб или пункт сбора.
— Но что же нам делать? — с закипавшей решимостью проговорила Амалия.
Костя и сам думал: что предпринять? Как повести дело? В отличие от Амалии, которая верила в милицию, прокурора, в суд, майор не верил ни в какие официальные структуры. Он знал, что все куплены, а если еще не куплены, то ждут случая, чтобы подороже продать себя. Их разговор состоялся в дни, когда в Питере, как и по всей России, бушевал смертоносный беспредел «отпущенных» цен, когда старушки, получающие мизерную пенсию, приходили в магазин и в паническом ужасе смотрели на таблички с ценами колбасы, сметаны, творога… Постояв-постояв, уходили домой…
Майор милиции видел все это своими глазами. Амалия слышала гул разваливающейся империи, но, стоящая вдалеке от управляющих и надзирающих структур, еще не могла охватить разумом размера беды.
Как всякая женщина, Амалия плохо знала себя: искренне и горячо сетовала на свою слабость, трепетала от страха и не ведала сил, поднимавшихся у нее в то же время изнутри. Чутьем улавливала, что Тариэл навязывал ей длительную психическую осаду, надеясь на женскую слабость противника, ждал победы, но в этом-то как раз и состоял его главный просчет. Амалия была готова к длительной борьбе и думала только о том, как бы сделать его поражение сокрушительным.
«Нужен покой и хорошее настроение, — рассуждала она, подкладывая в камин дров и пошевеливая длинными коваными щипцами горящие угли. — Впереди возможны другие удары, надо стоять и стоять».
— Если не возражаешь, — сказал Костя, — я отошлю машину и останусь у тебя на ночь.
— Да-да, я хотела просить тебя об этом. И вообще. Костя, милый, живи пока у меня, я боюсь этого кавказского черта.
— Думаю и об этом. Семьи у меня нет.
Он обвел взглядом гостиную.
— Почему бы и не пожить в таких хоромах.
По радиотелефону приказал водителю:
— Поезжай в отделение. Я буду ночевать здесь.
Машина тотчас же отошла, — они видели ее в окно, и Амалия предложила Косте поужинать. Сидели за длинным столом, — Костя в дядином кресле, в начале стола, Амалия — в конце, ближе к кухне, где стояли два холодильника и финская морозильная камера. Хозяйка принесла свиной окорок, красную икру, — запасы недавнего «застойного» времени, когда все можно было купить, особенно ей, жене академика-хирурга.
— Ты, поди, года на два запаслась? — подмигнул Костя тетке.
Все родственники хотя и мило ей улыбались, но за глаза судачили по адресу красотки, «окрутившей» старика. Костя не осуждал, он восхищался ею и в глубине души жалел, что не встретил ее прежде.
Сейчас ему тридцать три, ей — тридцать.
С языка сорвалось:
— Дернул тебя леший выйти замуж за этого… «ученого».
— Костя! Не будем говорить о сердечных делах. Ты в них, как помнится, и всегда-то не очень разбирался.
Постелила ему на диване в кабинете мужа, а сама, сказавшись усталой, пошла на второй этаж, к себе в спальню.
Оставшись один в гостиной, Костя потушил свет, подсел к камину. Ворошил щипцами догоравшие поленья. Свет от них озарял его лицо, метался по стенам. В углу комнаты на высокой подставке стоял скульптурный бюст дяди, — багровые всполохи прыгали по бронзовым складкам лица маститого ученого.
Думы Костины были невеселые. Борьба с Тариэлом предстояла трудная, затяжная. Выходить на нее нужно было во всеоружии.
Косте живо рисовались полчища кавказских торговцев на всех рынках Питера, шайки алчных перекупщиков, посредников и менял, оседлавших с началом перестройки товарные базы, портовые и железнодорожные склады.
Неделю назад в городе на Неве стала развертываться сеть магазинов и ларьков по продаже поношенной одежды, повалившей из Швеции, Норвегии и Финляндии по каналам гуманитарной помощи. Грузинам удалось захватить главный перевалочный пункт в питерском порту, две базы в городе, — они срочно вызвали из Грузии подкрепление, накрыли все точки торговли. Два-три процента из всего потока одежды поступает бесплатно в детские дома, остальное — им, грузинам, на продажу. «Тариэл — из них, он в этой цепи, — думал Костя, — Он не прост, этот любитель молодых красивых вдовушек, — он на рынке не стоит с хурмой и лимонами. И хоть не вожак в шакальей стае, но и не из последних шакалов». Надо за ним понаблюдать, выследить ходы-выходы, обложить флажками. Нужны время и помощники. Но кто ему даст людей, кто позволит? А если и позволят, Тариэл пустит в ход деньги, и тогда в загоне окажется он, майор милиции. И получит удар в спину от своих же начальников, — и этот удар может оказаться смертельным.