Шрифт:
Эдуард Старк
ШАЛЯПИН
1915 г. Товарищество Р. Голике и А. Вильборга.
Конец XIX века, ознаменовавшийся пышным расцветом русского искусства, высвободившегося из тесных пут литературщины, видел торжество русского театра. Он дал нам истинного титана сцены, Федора Ивановича Шаляпина. Дело, конечно,не в Шаляпине-певце, не в том, какой у него голос и как он им владеет, а в Шаляпине-артисте, создающем недосягаемые по законченности глубине художественные образы, исполненные подлинно трагического пафоса, в которых искусство актера и искусство певца сливаются в строжайшей гармонии. Невольно хочется сделать попытку запечатлеть эти властные образы, - и такой попыткой, совершенно скромной, является предлагаемая вниманию читателя книга.
Эдуард
* Эдуард Александрович Старк (1874 - 1942)
Русский искусствовед. Окончил Петербургский университет. Литературно-критическую деятельность начал в 1901. Сотрудничал под псевдонимом “Зигфрид” в журнале “Театр и искусство”, “Обозрение театров”, “ЕИТ”, в петербургских газетах (до 1917), после 1917 - в журнале “Жизнь искусства”, “Современное искусство” и др.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Счастливы художники, ибо они в своих созданиях обретают бессмертие. Зодчий возводит величественный храм, и память о нем сохраняется навеки в каменном кружеве, в стройно возносящихся колоннах; искрится и дышит белый мрамор, тая в себе отзвуки души ваятеля; лик Мадонны сияет нам с алтарей соборов, со стен бесчисленных музеев, и мы чтим память того, кто чистою кистью своею славил Бога; красота стиха, сложенного много веков назад, пребывает нетленной, и далекие поколения повторяют имя поэта; вдохновенная симфония оживает, вечно та же, в звуках оркестра; так душа художника переживает столетия, неразлучная с человечеством.
Но есть искусство, не менее дивное, -и ему не дано бессмертия. Это- искусство актера, искусство сценическое. Имена сохраняются, правда. Но и только. Душа художника сцены, покинув земную оболочку, уносится безвозвратно, не оставляя нам ничего от своего бытия. Образы, творимые на сцене, сколь бы ни были они прекрасны и величавы, -только мимолетные видения. Они живут в нашей памяти, в нашем воображении. Но слабеет память, меркнет воображение, и эти образы тают, обращаясь в ничто. И когда для артиста потухает рампа, потому ли, что он покинул сцену, потому ли, что он ушел из жизни, наступает конец и его искусству. Свидетели еще хранят в душе восторги и радости, навеянные творчеством актера. Но что остается тем, кто его не видел? И что перейдет к потомкам?.. Только прекрасное предание.
Мимолетно и неповторимо сценическое искусство; только для своего времени живет оно. Но тем счастливее поколение, которому судьба посылает великого художника сцены. На нашу долю выпало это счастье. Конец XIX века, ознаменовавшийся пышным расцветом русского искусства, высвободившегося из тесных пут литературщины, видел торжество русского театра. Он дал нам истинного титана сцены, Федора Ивановича Шаляпина. Дело, конечно, не в Шаляпине-певце, не в том, какой у него голос и как он им владеет, а в Шаляпинеартисте, создающем недосягаемые по законченности и глубине художественные образы, исполненные подлинно трагического пафоса, в которых искусство актера и искусство певца сливаются в строжайшей гармонии. Важной заслугой Шаляпина является его широкое новаторство в сфере оперного творчества, решительно опрокинувшее всю прежнюю рутину. От Шаляпина начинается новый путь в оперном искусстве не только с чисто внешней стороны, но и с точки зрения музыкально-вокальной интерпретации: Шаляпин показал, что звуком можно рисовать целые картины, изменяя характер этого Звука сообразно тем настроениям, которые хочет вызвать артист.
Быстро летит время. В нынешнем году исполнилось 25 лет с тех пор, как Шаляпин вышел на тернистый путь служения сценическому искусству. Поразительна судьба артиста! Сын народа, не имеющий за собою никакого культурного прошлого, он достиг в своем искусстве пределов, каких до него не достигал никто. И жизнь его похожа на сказочный сон.
Идя все вперед, непрерывно совершенствуясь, Шаляпин могучею силою своей творческой фантазии покорил себе полмира.
В настоящее время Шаляпин находится в полном расцвете своего таланта. Но страшно подумать, что ведь настанет же когда ни будь день и… его прекрасное искусство обратится в легенду. Созданные им образы растают бесследно. Ничто не удержит их от разрушения, нет такого волшебства, которое сохранило бы им жизнь…
Невольно хочется сделать попытку запечатлеть эти властные образы, и именно сейчас, пока артист еще живет, еще творит, пока его искусство в полном блеске, -и такой попыткой, совершенно скромной, является предлагаемая вниманию читателя книга. Она нисколько не притязает ни на исчерпывающую полноту сведений о замечательном артисте, ни на особенную глубину в стремлении охарактеризовать его художественную личность; нет, книга эта-только ряд впечатлений. Заманчива задача-не критиковать художника, а рассказать о нем. Это необходимо оговорить. Пусть читатель не ищет здесь никаких глубокомысленных рассуждений за и против, никаких замечаний, почему Шаляпин толкует роль так, а не иначе. Оскар Уайльд в своем предисловии к “Портрету Дориана Грея” говорит: “Критиком является тот, кто в новой форме или иными средствами может передать свое впечатление от прекрасного”… Передать впечатление от прекрасного искусства Шаляпина, передать его так, чтобы читатель, никогда не видевший Шаляпина, почувствовал, хоть сколько нибудь, аромат этого великого искусства, а видевший,
пробегая страницы книги, вновь пережил то, что переживал в театре, -вот задача, осуществить которую пытается моя книга.
В заключение считаю своим священным долгом выразить горячую признательность редактору “Аполлона”, Сергею Маковскому, благодаря любезному содействию которого настоящая книга увидала свет, секретарю “Аполлона”, М. Л. Лозинскому, принявшему на себя неблагодарнейший труд редакторской корректуры, и художнику-фотографу М. А. Шерлингу, на долю которого выпала большая работа по изготовлению снимков специально для этой книги.
Эдуард Старк. (Зигфрид).
Петроград 15-го октября 1915 г.
ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Стояла зимняя пора. Это было в конце 1894 года. Петербург жил своей обычной сонно - деловой жизнью, лишь на короткое время выведенный из апатии крупным событием: смертью императора Александра III.
В один из тех петербургских вечеров, когда очертания предметов теряются в сыроватой мгле, сквозь которую тускло проблескивают фонари, а снег падает тяжелыми мокрыми хлопьями, -на набережной, около Дворцового моста, замечалось особенное оживление: толпились пешеходы и тянулась вереница экипажей у подъезда, ярко освещенного белым шаром. Растворялись и хлопали двери; публика входила в Панаевский театр.
Театр. Как не пристало это название бесформенной груде камней, значащейся за № 4-м и расположившейся на набережной рядом с Адмиралтейством, бессмертным творением Захарова! А внутри? Мрачный, узкий колодезь; серые, точно обитые арестантским сукном, стены; ряды неудобных кресел партера; какой-то нелепый покатый пол в коридор, окружающем партер; холодный ветер, свободно проникающий с Невы и разгуливающий по зрительному залу.
Здесь, в эту зиму 1894 года, приютилось С. Петербургское оперное товарищество, одно из тех предприятий, которых Петербург перевидал множество и которые все были до такой степени похожи друг на друга, что теперь, перебирая их в памяти, никак не можешь вспомнить их отличительные черты. Разница была лишь в том, что в одном оказывался неплохой тенор, в другом-ничего себе баритон, третье обзавелось приличным колоратурным сопрано, а четвертое-басом. Иногда щедрость товарищества или антрепренера простиралась до того, что они могли щегольнуть довольно порядочным ансамблем. Все остальное обреталось, так сказать, в зародыше. Оркестр, первооснова всякого оперного дела, обыкновенно бывал или слишком жидок для мало-мальски сложных партитур, или решительно неспособен проникаться тонкостями исполняемой музыки. Хор-без толку криклив и не в меру суетлив. Декорации неизменно отвечали следующему реестру:
1) фантастический замок, одинаково пригодный как для “Руслана”, так и для “Роберта-Дьявола”; 2) герцогский зал, зеленый, с желтыми разводами; 3) павильон рококо; 4)павильон розовый; 5) изба; 6) лес; 7) дикая местность… Словом- милая, старая, наивная, ни о каких художественных заданиях не мечтавшая антреприза, которая или прогорала, или, едва сведя концы с концами, покидала столицу, уступая место другой.
И вот, в этом привычном, тусклом мире засиял неожиданный свет… Как сейчас, вспоминается нечто уже тогда необычайное.