Шаляпин
Шрифт:
Максим Горький в это же время претерпевал одно из очередных испытаний, уготованных ему судьбой, которая сулила будущей литературной знаменитости долгие годы нескончаемых лишений, вечного трепета за свое существование. В ту пору он пробовал хоть каким ни будь способом приткнуться к пристани и, пользуясь тем, что обладал недурным тенором, устроился в оперный хор. И какая ирония судьбы! Одновременно ту же попытку сделал Шаляпин. Но у юноши тогда как раз ломался голос, на пробе его забраковали, в хор он не попал и вынужден был по-прежнему оставаться статистом. Легко себе представить, какие он пережил черные минуты, вообразив, что ему никогда не удастся завоевать себе положение на сцене.
Но как бы там ни было, душу свою он продолжал отводить по вечерам в театре, а днем шла все та же канитель, состоявшая в переписывании бумаг, с той разницей, что уездную управу сменила сначала ссудная касса Т-ва Печенкина и К°, а потом-судебная палата, пока и Это в один прекрасный день не оборвалось весьма неожиданным образом:
Шаляпин взял на дом переписывать какие-то бумаги и по дороге потерял их. За это его уволили, и он лишился того скудного заработка, какой имел. Положение создалось критическое. Он попробовал, было выступить на открытой сцене, в какой-то
Находившиеся в то время в Казани антрепренер С. Я. Семенов-Самарский набирал труппу для зимнего сезона в Уфе. Было это осенью 1890 года. К нему явился молодой Шаляпин и попросил взять его в хор. Просьба юноши была уважена, и он отправился служить в Уфу, согласившись на двадцатирублевое жалованье, причем сначала ему было даже предложено поступить на 15 рублей. Шаляпина не испугала и такая ничтожная цифра: столь велики были страсть его к сцене и желание во что бы то ни стало пробиться вперед, и столь ничтожными являлись его жизненные потребности. Что такое 20 рублей в месяц, даже при дешевизне провинциальной жизни? Ведь на эту сумму надо было иметь хоть какой ни будь угол, быть сытым и хоть сколько ни будь прилично одеваться. Но и эти 20 рублей, и первый этап его страннической жизни - служба в Уфе -были еще относительным благополучием в сравнении с тем, что постигло его в следующие годы.
С Уфы началась для Шаляпина полоса жизни, которая теперь должна ему казаться дурным сном, тяжелым кошмаром, до того не верится в действительность всего, что было… В Уфе же Шаляпин впервые, хотя и смутно, мог почувствовать, что недаром заложено в нем страстное стремление к сцене, что где-то на самом дне его души, еще не развернувшейся вполне, как прекрасный, готовый вскрыться цветок, дремлют богатырские силы. Как часто бывает в жизни, счастливый случай и тут сыграл Решающую роль. Была назначена опера “Галька”. Исполнитель партии стольника перед генеральной репетицией внезапно отказался от нее, заменить его было некем, и тогда рискнули обратиться к Шаляпину с просьбой, не попробует ли он спеть стольника. Он согласился, приготовил роль, и уже на генеральной репетиции все были поражены, насколько этот робкий, застенчивый хорист хорошо овладел своей партией. Насту пил день спектакля, 18 декабря 1890 года, знаменательный день в жизни Шаляпина, так как отсюда надо считать начало его подлинной артистической деятельности. Шаляпин спел стольника не только вполне благополучно, но даже с успехом: заключительная ария в первом акте вызвала дружные аплодисменты всего театра, и фонды юного артиста сразу поднялись так высоко, что антрепренер увеличил ему жалованье на целых пять рублей. В дальнейшем ему пришлось еще выступать в той же партии и всякий раз с неизменным успехом, а затем началось и расширение его репертуара. Так, 8 февраля 1891г. в бенефис артистки Террачиано, поставившей оперу Верди “Трубадур”, Шаляпин впервые исполнял роль Фернандо, у которого имеется довольно трудная ария в первом акте, и этот выход молодого артиста также увенчался успехом. Сезон закончился даже его бенефисом, 3 марта, когда Шаляпин исполнял партию Неизвестного в опере Верстовского “Аскольдова могила”.
Вскоре после этого труппа Семенова-Самарского прекратила свои спектакли, члены ее разъехались кто куда, Шаляпин же остался в Уфе, по просьбе местного кружка любителей музыки и драматического искусства, задумавшего собственными силами устроить оперный спектакль, в программу которого вошли сцена у собора из “Фауста” и третья картина первого акта “Демона”, причем Шаляпин исполнял роли Мефистофеля и старого слуги. Затем он концертировал в Златоусте, где пел арию Руслана “О, поле, поле”, арию Сусанина “Чуют правду” и романс Козлова “Когда б я знал”, чем и исчерпывался весь его тогдашний концертный репертуар. В то же время надо было как ни будь обеспечить себе средства к жизни, ибо, оставшись без ангажемента, Шаляпин лишился заработка, и для юного артиста было большим счастьем, что местное общество приняло в нем близкое участие. Председатель губернской земской управы, бывший в то же время руководителем вышеназванного кружка, устроил Шаляпина писцом в управу на жалованье в 35 рублей в месяц. Таким образом, Шаляпин снова очутился в тех же моральных условиях, что и у себя на родине, и разница заключалась только в размерах жалованья: там было 8 рублей, здесь-35, сумма терпимая для человека, привыкшего во всем себе отказывать. Но… опять была унылая служба, тяжелая лямка изо дня в день, нелепые бумаги с утра до вечера, опять горизонт заволакивался темными тучами. Кончилось тем, что Шаляпин попросту сбежал из Уфы и пристроился на 25 рублей в малороссийскую труппу Любимова-Дергача, с которой и принялся кочевать по городам и весям окраин Российской империи, сначала по Волге, потом по всему Закаспийскому краю, и так со всевозможными приключениями добрался осенью 1891 года до Баку, где бросил, наконец эту труппу.
Но так как жить все же чем ни будь надо было, то он поступил во французскую опереточную труппу некоего Лассаля, но не надолго, потому что антреприза скоро прекратилась. Тут началась для Шаляпина самая ужасная пора его жизни. Остался он буквально без всяких средств к существованию и, чтобы не умереть с голоду, взялся за ремесло носильщика: таскал кули то на пароходной пристани, то на вокзале… Зарабатывал когда десять копеек, когда двадцать, когда и вовсе ничего не зарабатывал Постоянного крова не имел и ночевал где случится, где застанет ночь, где не так дует и не так мочит дождем и где меньше шансов быть выгнанным на улицу. Так проходила зима. Кое-как, в начале 1892 года, Шаляпин добрался до Тифлиса, попал там в странствующую труппу какого-то Ключарева, снова кочевал с ней из города в город и по крайней мере хоть не голодал. Но в посту и эта труппа благополучно распалась. Шаляпин снова очутился на улицах Тифлиса, бездомным бродягой, не знающим, где преклонить голову, не знающим, будет ли у него сегодня на хлеб. Потянулись невыносимые дни, полные тоски и проклятия… Сердце сжимается при мысли о том, что великий артист, ставший гордостью своей родины и вызвавший удивление всего мира, так голодал, так бедствовал, так страдал… Те, что теперь кидают камень в Шаляпина за то, что он временами с презрением и неуважением относится к людям, подумали ли они, за что же ему собственно любить людей? Что видел он от них хорошего? Вот он стоит теперь на страшной высоте, в лучах славы, его имя повторяет весь мир, тысячи рук. протягиваются к нему, для всех он желанный гость, всем он дорог и нужен. И видя все это, должен же он думать:
“А было время, когда я, одинокий, мог протягивать руку тысячам людей и знал, что ни в ком не встречу поддержки и могу умереть голодной смертью на мостовой большого города”. Человек человеку волк. За что же любить людей? Ведь до той минуты, когда Шаляпин силою своего таланта завоевал себе независимость, что видел он, кроме нужды и беспросветного горя, что испытал, кроме отчаяния, доводившего его до мысли о самоубийстве? Пройдя через горнило таких испытаний, нельзя вынести светлого воспоминания о людях, нельзя не стать, в лучшем случае, равнодушным к ним. Максим Горький из доли своих страданий вынес озлобленный ум, и нельзя себе представить, чтобы он особенно любил людей. Про Шаляпина не скажешь, что у него озлобленный ум, но к людям он относится во всяком случае без особого одушевления. И это-справедливо. Как забыть Шаляпину, что над ним… смеялись. Да, было и это… Я помню рассказы о том, как артиста, когда он уже был в Петербурге и пел в Панаевском театре, однажды привели в какой-то светский салон. На нем был фрак с чужого плеча или просто дурно сшитый, он шел по зале и слышал, как у него за спиной хихикали над его нескладной фигурой, застенчивой манерой держаться… А теперь? Теперь за ним наперерыв ухаживают, пресмыкаются, лебезят, готовы на все, чтобы только привлечь его внимание, по утрам дожидаются на дому по несколько часов его пробуждения, чтобы обратиться к нему с просьбой, и создают вокруг него такую обстановку, такую нравственную атмосферу, что и теперь, стоя на вершине славы, он духовно так же одинок, как и дни своей голодной, печальной юности. Отдельных людей он еще может вспоминать с чувством глубокой благодарности, но много ли их? Редкие единицы.
К числу таких людей, сыгравших в жизни Шаляпина крупную роль, принадлежит Д. А. Усатов, весною 1889 года покинувший московский Большой театр, в котором он в течение многих лет нес теноровый репертуар, и переселившийся в Тифлис, где он с большим успехом занялся преподавательской деятельностью.
Шаляпин летом 1892 года, после долгих мытарств, устроился в бухгалтерском отделении управления Закавказской железной дороги, в то время, как Максим Горький работал слесарем в мастерских той же дороги, и товарищи Шаляпина по службе неоднократно советовали молодому певцу пойти к Усатову на пробу голоса, но он все колебался, главным образом из-за недостатка средств. Наконец, в один прекрасный день решился: отправился к Усатову и произвел настолько хорошее впечатление, что тот немедленно взял его к себе в ученики и принялся усиленно с ним заниматься. С первых же шагов Шаляпин стал делать значительные успехи. Дело сильно облегчилось тем, что Шаляпину не пришлось возиться с очень трудным делом постановки голоса, не пришлось потому, что постановка голоса у Шаляпина оказалась природной, -драгоценное свойство, которым в сильнейшей степени одарены итальянцы и которое у нас встречается не часто. Видя быстрые успехи своего ученика, Усатов скоро нашел возможным выпустить его на концерте музыкального кружка в доме Арцруни, что затем повторялось неоднократно в течение года, проведенного Шаляпиным в занятиях с Усатовым.
Наконец, в сентябре 1893 года он получил приглашение вступить в труппу казенного тифлисского театра на жалованье в 150 рублей в месяц, где и оставался до весны 1894 года, исполняя разные партии, уже такие ответственные, как Мефистофель в “Фаусте” и Мельник в “Русалке”. Оперную антрепризу в этом театре держал известный в провинции, ныне покойный, В. Л. Форкатти вместе с Любимовым. Обстановка была, как и во всех тогдашних оперных предприятиях, самая убогая. Труппа же-довольно порядочная, главным образом молодежь. Между прочим, первое место в ней занимало хорошо знакомое Петербургу по спектаклям Мариинского театра сопрано, г-жа Папаян, ныне покойная. Капельмейстером состоял Труффи. Шаляпин уже тогда обратил на себя внимание своим прекрасным голосом и проблесками драматического таланта, хотя, конечно, все, что он делал, стремясь к драматической игре, было еще очень примитивно. В качестве документа от того времени сохранилась мало кому известная фотография артиста в роли Мефистофеля. Глядя на этот глубоко наивный грим, эту традиционную бороду клином, эти длинные, точно у таракана, усы, и сопоставляя с тем, что выработал Шаляпин впоследствии, поражаешься контрастом и той непреодолимой силой творческой работы художника, который, вечно неудовлетворенный, не успокоивающийся ни на минуту даже на том, что сделано хорошо, успешно, эффектно, что стяжает рукоплескания и лавры, стремится все вперед и вперед по пути достижения наивысшего совершенства и всеисчерпывающей истины в искусстве.
Весною 1894 года Шаляпин, сколотив малую толику денег, поехал в Москву. Кончились для него черные дни. Смело и уверенно молодой артист мог смотреть в глаза будущему, хотя самая пылкая фантазия вряд ли в состоянии была бы нарисовать ему картину того, что его ожидает впереди, каким могущественным чародеем ему предстоит сделаться. В Москве, в театральном агентстве Рассохиной его услыхал знаменитый в ту пору антрепренер М. В. Лентовский, набиравший оперную труппу для летнего сезона в Петербурге, в театре Аркадия. Шаляпин ему понравился, и он взял его к себе. Таким образом, петербургская публика впервые услыхала своего будущего кумира на летней сцене Шаляпин сразу стал выдвигаться, и тут мы впервые встречаем упоминание о нем на страницах серьезного органа, посвященного театру. Так, в августовском номере журнала “Артист” от 1894 года читаем: