Шаман-гора
Шрифт:
— А ты как, Ефим, со всеми принадлежностями вернулся? — поинтересовался у него Кузьма.
— Об евтом у бабы евонной поинтересоваться надо, — хохотнул Филипп.
— Давайте, поинтересуйтесь, — спокойно ответил Ефим, — а заодно и у Яшки мово поспрошайте.
— Да ты щё, Ефим? То мы так, шутейно, — извиняющимся голосом проговорил Кузьма. — Сказывай дальше.
«Ну, а что дальше? Воевали мы с ихними абреками ни шатко ни валко. То мы верх брали, то они. В тридцать втором году при штурме аула Гимри убили мы ихнего имама Гази-Магомеда. На смену ему пришёл Гамзат-бек. Но и тот вскоре погиб. А вот когда пришёл имам Шамиль, в тридцать четвёртом году это было, то всё началось сызнова. Востёр тот Шамиль был воевать. И сыны его — все вояки прирождённые. По ихней вере выходит, что
— Ну, ты даёшь, дядька Ефим, — восторженно произнёс Степан, — дак ты герой. И как пуля? Не мешает?
— А щё пуля? Щё ей будет? Только я вот потяжельше маненько стал, — усмехнулся Ефим.
Мужики заулыбались. Кузьма достал кисет и закурил.
— Ну и как тебя сподобили из армии-то отпустить? — поинтересовался он.
— Ездил в ту пору по госпиталям с инспекцией его превосходительство генерал Граббе. Ну и кресты заодно вручал тому, кто заслужил. Вот и мне вручил моего второго «Георгия» и спрашивает: «А ты чего ж, кавалер, в свою батарею не возвертаешься?
Или курорт тебе госпитальный по душе пришелся?» Ну, я и обсказал ему всё как на духу. Выслушал он меня и говорит: «Вызвать ко мне доктора». Переговорил с ним и дал команду: «Езжай, говорит, солдат, на родину. Ты на поле брани за отечество пулю получил. Теперь до самой гробовой доски будете вы вместе.
Езжай, детишков рожай да подвиг свой воинский помни. Заслужил».
— Вот так и вышло, что вместо двадцати годков отслужил я только десять, — закончил Ефим свой рассказ.
— Вот не думал не гадал, что ты у нас такой боевой. Кавалер аж двух «Георгиев», — с уважением произнёс Степан.
Было видно, что казаку страсть как хотелось бы самому поучаствовать в боевых вылазках против горцев, да и получить за храбрость крест парень был бы не прочь. Я же теперь смотрел на георгиевского кавалера совсем другими глазами. Из головы не шёл рассказ о грустной участи унтера, что по пьяной лавочке утонул в туалете. Не иначе, как и Ефим приложил к этому свою руку.
Боевой дядька, ничего не скажешь. Недаром ведь говорят, что у каждого в шкафу спрятан какой-нибудь скелет.
Так в бездеятельном сидении прошло три дня. На четвёртый день, ближе к полудню, перед Усть-Стрелкой появился караван из нескольких барж. Прибыл аргунский сплав. Народ заметно оживился, видимо, праздное времяпрепровождение уже всем надоело. После обеда пришёл всё тот же Загоруйко и сообщил, что завтра поутру мы отправляемся дальше. К продолжению сплава мы были уже давно готовы, поэтому люди восприняли известие радостно. Всем хотелось как можно скорее добраться до мест своей новой малой родины.
Глава 7
Амур — река широкая
Вот уже целую неделю наш плот раскачивает угрюмая амурская волна. Сплав растянулся на многие километры. Хоть смотри вверх по Амуру, хоть вниз — вся река покрыта плотами и баржами. Мелей и вправду стало поменьше, но не настолько, чтобы можно было расслабиться. Остановки в связи с непредвиденными обстоятельствами по-прежнему случались, но наши со Стёпкой плоты Бог пока миловал. Пользуясь лодкой, плаваем друг к другу в гости. И нам веселей, и время быстрее бежит. Вот и сейчас Стёпка прибыл на наш плот с дружеским визитом, и мы лежим на нагретых солнцем досках верхнего настила.
Я смотрю на проплывающие мимо берега. Оба берега — и китайский, и наш — пустынны и безлюдны. Я сравниваю природу: у нас на Нижнем Амуре, и здесь в Амурской области.
И ландшафт и природа разительным образом отличаются друг от друга. Здесь преобладают равнины и низменности, а у нас берега в основном покрывают горы да сопки, и тайга наша выглядит суровей и могучей.
На третий день после начала амурской эпопеи наш флот проплывал мимо Албазинского острога. В наше время слово «острог» ассоциируется со словами «темница», «тюрьма», в общем места лишения свободы. В семнадцатом веке это слово означало «крепость», или пограничный рубеж обороны.
Степан сообщил мне очень интересные исторические данные об этом остроге. В отличие от нас, сто с лишним лет назад люди помнили о своих корнях и знали историю своего рода и отечества.
Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток в своё время были землей, к которой стремились свободолюбивые русские люди.
Своеобразная Америка для людей, алчущих свободы духа и богатств материальных. Ермак в 1581 году, разгромив Сибирское ханство, прорубил своим боевым топором путь к дальнейшему освоению неведомых земель. И в эту брешь хлынули торговые и любознательные люди — русские Колумбы, как принято их называть. В середине семнадцатого века ссыльный поляк Никифор Черниговский вместе со своей братией двинулись к берегам суровой реки. Расположились в Албазинском городище, основанном Ерофеем Хабаровым как крепость, стали собирать ясак для государевой казны с аборигенов. Отряд Никифора выстроил слободу, занялись хлебопашеством. Степан рассказывал: «И стал этот острог как кость в горле для маньчжуров с противоположного берега. Не единожды подступались они к крепости с желанием уничтожить русский дух на берегах Амура. Но Албазинский острог, словно птица феникс, был сожжён и вновь поднялся из пепла. В 1686 году прислал тогдашний воевода Сибири Иван Власов семьсот служилых людей для восстановления и обороны крепости на берегах Амура. И вновь обложили острог маньчжурские полчища. Пять месяцев длилось Албазинское сидение, от семи сотен казаков в живых осталось лишь сто пятьдесят человек, но и врагов полегло немало. Лишь мир, заключённый в Нерчинске, спас казаков от полного уничтожения. Двести лет прошло, а казаки до сих пор чтят подвиг своих прадедов[6]».
Я думаю, что и нам бы не грех вспомнить кровь, пролитую нашими прадедами во славу отечества. Не ту кровь, времён Гражданской войны, когда брат резал брата, а сын — отца. А ту кровь, которую пролили русские солдаты, освобождая другие народы от рабства и расширяя границы государства Российского.
— Ну, ты, Стёпка, даёшь! По истории родного края шпаришь как по писаному, — польстил я парню. — Неужели про все местные события знаешь?
— Про всё не всё, а вот про историю своего рода знаю немало, — ответил он гордо.
— И чем же у тебя родова такая примечательная? Неужто боярских кровей кто подмесил? — хитро поинтересовался Болдырев.
— Ну, насчёт боярских кровей имеются некоторые сумления, а вот персиянских есть трошки, — Стёпка гордо расправил плечи.
— Эвона как? — удивлённо присвистнул Ефим. — Ну и как же ты эвто сподобился?
— А эвонного деда мерин с персиянской кобылой амуры крутили, — пошутил Зимин Филипп.
— Ну вот, дядька Филипп, вам бы всё шутить. А ведь вопрос-то сурьёзный, об роде-племени моих родителев.
— Ты не серчай на Филиппа, Степан. Рассейскому человеку не пошутить всё равно что одной меркой водки душу попытаться утолить, — успокоил Степана Ефим.
— То верно Ефим изрёк, — заулыбались довольные мужики. — Сказывай ужо, Стёпушко. Дозволь насладиться слухом об истории твоего семейства. Всё обчество просит.
Степан разгладил усы и произнёс:
— Ну, раз обчество просит, тогда слухайте: «Кровь моя на Сибири не просто так объявилась. Корни наши произрастают аж от самого Ивана Кольцо. Осужден он был царём-батюшкой Иваном Васильевичем Грозным на смерть. Но спас его Бог от погибели лютой. Пристал Иван к вольному гулящему люду — казакам. Через свою храбрость и воинское умение не последним атаманом он стал у казаков. Так случилось, что свела его путь-дорожка с другим казачьим атаманом. Атаман тот был дюже знаменит своей доблестью и разумением. Ермаком Тимофеевым прозывался тот казачий атаман».