Шаман-гора
Шрифт:
— Так о каком самовольном оставлении расположения вы изволили толковать, голубчик? — спросил он несчастного унтера.
— Дак. Имело, стало быть, место, — начал нести тот околесицу, пока окончательно не запутался.
— Да бросьте вы чушь пороть. Вы бумагу эту читали?
— Как можно. Печати с орлами, — пот по лицу Баторина тёк уже ручьями.
— Хороший вы служака, Батурин, — наконец-то сжалился над унтером Дьяченко. — Но тут вы переусердствовали. В этой бумаге написано, что нижний чин Михаил Сергеевич
— Наш тринадцатый батальон, — облегчённо перевёл дух унтер.
— Ну вот. Я надеюсь, что инцидент исчерпан?
— Так точно, господин майор! — обрадованно рявкнул унтер.
— Ну всё, ведите солдат кормить и отдыхать, — махнул он рукой Батурину. — А вас я попрошу остаться, — повернулся Дьяченко ко мне.
«Ну вот, началось», — с тоской подумал я и вспомнил небезызвестного Мюллера. Но Дьяченко не стал меня мучить недомолвками и прояснил ситуацию сразу.
— Ну-с, господин поручик лейб-гвардии гренадёрского полка, дуэлями изволите баловаться?
— Есть такой грех, господин майор, — облегчённо вздохнув, произнёс я.
Наконец-то я знал, кто я такой. Большое человеческое спасибо тебе за это, господин майор. Хуже нет жить не зная, кто ты такой.
Да ещё в обществе, где твой социальный статус играет не последнюю роль.
— Не тушуйтесь, господин поручик. Я сам в молодости был горяч. И за подобное дело был вынужден уйти из службы, — поотечески улыбнулся мне Дьяченко.
— Я не о чём не жалею, господин майор, — гордо вздёрнул я голову.
Это я фильмов насмотрелся про царских офицеров, да и от радости дурь в голове заиграла, покуражиться захотелось.
— Полноте, голубчик, — слегка поморщился майор. — Вы лучше мне поведайте, отчего такая милость? Здесь, чай, пули не свистят. А такие стрелки, как вы, сейчас на Кавказе требуются.
— Не подумайте, господин майор, не протекция. Сам просился. А мне ответили: «И не думай. Там такой молодец или горскую пулю сразу поймает, или через полгода назад своё звание вернёт.
А ты иди-ка в тайге лес повали да комаров покорми. Умнее станешь».
— И кому ж вы так не угодили? — рассмеялся Дьяченко.
Было видно, что майору я пришёлся по нраву.
— Разрешите об тайне сией умолчать, господин майор. Ибо касается она чести дамы, — скромно потупился я. А про себя подумал: «Ну и насобачился же ты, стервец, лапшу на уши вешать.
Да и оборотиков старорежимных успел нахвататься».
— Теперь верю, что ты за дам целую баталию учинил и врагов побил немало, — серьёзно произнёс Дьяченко. — Деятельная натура, она ведь всегда себя проявит.
— Я уверен, что вы поступили бы точно так же, господин майор, — с достоинством ответил я. — Ибо честь дамы превыше всего, к какому бы сословию она не принадлежала.
Дьяченко улыбнулся и произнёс: — Целковый я тебе
— Разрешите караван с переселенцами до конца сопроводить, — вдруг у меня сорвалось с языка.
От такой неожиданности у Дьяченко брови поползли вверх.
Затем он догадливо усмехнулся: — Ну, как я сразу не понял. Прекрасная пастушка?
— Никак нет, — посуровел я лицом. — Мечтая послужить Отечеству, желаю самолично пройти путём славных прадедов наших.
«Эх, Луиза, Луиза! Что только ради тебя не сделаешь? А может быть, это надо мне? И я лишь кривлю душой?» Ведь меня действительно какая-то непонятная сила тянет назад, к Шаман-горе.
В этом был некий тайный, пока необъяснимый смысл моего перемещения во времени.
— Ну что ж, весьма похвально, молодой человек. И просьба ваша выполнима. Мне, как ответственному за все дела по переселенцам, необходимо усилить охрану ещё десятком солдат и отправить кое-какие грузы в Софийск. Там работает одна рота нашего батальона. Вот вы и пойдёте старшим этой команды.
— Слушаюсь, господин майор, — радостно вытянулся я.
— Люди с вами пойдут опытные. Так что вы, голубчик, шибко там не усердствуйте. Они и сами знают что делать.
— Всё понял. Не подведу.
— Можете быть свободны, — отпустил он меня.
Два дня мы отдыхали на Хабаровском посту. За это время я обошёл все улочки, осмотрел деревянные постройки поста.
Мне не хотелось упускать подаренный судьбой шанс увидеть собственными глазами, с чего начинались города сто тридцать лет назад. Мне-то уж было с чем сравнивать.
А начинался он, как и все «рассейские» города, которые были до и которые будут после, с крепкого забористого мата, а там ли мы начали рубить, или следовало чуток правее? Со стука топоров, визга пил, дыма пожогов, временного жилья в виде казарм и бараков. Насчёт быта и отдыха тоже полная гармония. Только у них была гармонь и балалайка, с плясками до упаду. А у нас магнитофон и танцы на износ. Женский вопрос одинаково остро стоял во все времена. И решался он старыми кардинальными методами — битьём морд соперникам и коварным изменщицам.
Моим добровольным гидом оказался Егор Загоруйко. Его желание всем угодить в данном случае оказалось мне на руку.
Благодаря приказу Дьяченко о нашем новом назначении, нас оставили в покое и к работам не привлекали. Лишь Батурин, проявляя чрезмерное служебное рвение, докучал своей мелочной опёкой. Но теперь его вредность была мне совершенно до одного места. Я хоть уже и не поручик, а всё одно — ваше благородие.
Вот и сейчас я вместе с Егоркой расположился на любимом месте отдыха современных хабаровчан — Амурском утёсе.