Шаман-гора
Шрифт:
Вот вместе с основным сплавом и следовал его превосходительство генерал-губернатор.
Не доходя до станицы Усть-Зейской, мы встретили лодки с китайским амбанем[19]. После разговора с ним господин капитан приказал нам остановиться в станице. Там мы стали дожидаться прибытия генерал-губернатора. Думая, что нас оставят в УстьЗейской, мы разгрузили баржи со своим имуществом и стали ожидать других команд. Но не тут-то было. Генерал-губернатор съездил в китайский город Айгунь, и тута всё закрутилось. Оказывается, что в Айгуне он договорился с китайскими генералами о том, где отныне
В середине мая мы вышли из Усть-Зейской и в аккурат через две недели высадились в этом самом месте. Ну, скажу тебе, тяжело шли. В смысле поспешали изо всех сил. Те, которые послабее, так и валились у вёсел от скончания силов. Но дошли. А тута ничего не было. Только шалаши гольдские да церква ихняя. Вот так и зачинался военный пост под прозванием Хабаровка», — закончил солдат своё повествование и в подтверждение своих слов шмыгнул носом.
Выслушав рассказ очевидца, я подумал, что после подписания знаменитого Айгунского договора Муравьёв-Амурский решил укрепить утверждённые юридически границы. А Хабаровка была первым военным постом. Не станицей, не селением, а именно постом.
Я ещё раз огляделся. Вокруг простиралась дремучая тайга.
Стук топоров да визг пил навсегда разворошил сонное царство, которое правило здесь на протяжении многих веков, с тех давних времён, когда низкорослые лошадки монгольских завоевателей вытоптали заботливо возделанные нивы хлеборобов. Когда не знающие пощады и милосердия степные воины хана Батыя вырезали поголовно гордый и непокорный народ чжурчженей. А безмолвный свидетель былого величия и падения здешних племён и народов всё также нёс свои мутные воды, соединяя их с солёными водами Охотского моря.
— Ну что, боец, пойдём? — повернулся я к солдату Егору. — Покажешь мне главные достопримечательности вашего населённого пункта.
От такого обращения солдатик оторопел.
— А это как? — с недоумением уставился он на меня. — Вы уж извиняйте, но ужо больно заковыристые и непонятливые вы словеса выражаете.
— А это, значит, самое славное, чем может похвастать пост Хабаровка, — рассмеявшись, хлопнул я его по плечу, а сам подумал, что если верить теории Степана, то сегодня же Егорша будет докладывать унтеру Батурину о моих непонятных речах.
— А и нечем тута похваляться, — махнул рукой солдат. — Вон ить оно всё на виду.
Он указал на солдатские казармы, расположенные с левой стороны утёса. С правой же — глядели слеповатыми окнами дома гражданского населения и купечества. Вот и весь тогдашний Хабаровск. И действительно, чем тут хвастаться?
Я повернулся и направился вниз к качающимся на волнах плотам. На душе у меня было не совсем уютно. Увиденная картина не вдохновляла. Мне было по-детски обидно за город, который я привык видеть таким огромным и многолюдным. «А что ты хотел? — одёрнул я себя. — Когда-то всё начиналось с первого сваленного дерева, первой просеки, первого дома. Подумай лучше о себе. Что ждёт тебя впереди? У твоих попутчиков, по крайней мере, есть цель. И они прекрасно знают, что от них хотят».
На третий день, с первыми лучами солнца, наша флотилия снялась с якорей. Впереди была ещё не одна сотня километров нелёгкого пути, но это уже стало делом привычным. Вот за поворотом скрылись последние постройки Хабаровки, и мы остались один на один с таёжными берегами и неуравновешенным течением Амура. Впереди, до самого Софийска, не было ни одного русского селения, кроме телеграфных и продуктовых постов. Эти сёла предстояло строить моим попутчикам — крестьянам Воронежской, Пермской, Тамбовской и Вятской губерний. Ну что ж, в добрый путь.
Глава 21
Идея, рождённая в бреду
Я, экономя патроны, отстреливался от наседавших душманов.
В горле першило от гари, что стлалась вдоль камней от чадившего БМД. Противный запах соляра и сгоревшей резины перебивал сладковатый аромат подгоревшей человеческой плоти и омерзительно действовал на нервы. Из-за плотного огня духов мы так и не смогли вытащить из подбитой машины механика-водителя и разведчика моего разведвзвода и моего «годка» Гармаша Валеру. Наша «коробочка» стала последним местом успокоения балагура и весельчака из Благовещенска.
«Так и не дождался земеля дембеля», — подумал я со злостью, выцеливая особенно рьяного духа. Не люблю тех, кто норовит без очереди. С детства не терплю. «Ну и хрен ли тебе, козёл бородатый», — констатировал я удачный выстрел.
С чужого неприветливого неба нещадно палило раскалённое солнце. Кроме того, что очень хотелось пить, на зубах хрустел осточертевший за эти полтора года ненавистный песок. Солёный пот грязными ручейками скатывался на брови, а затем, крупными каплями, падал на торчавший из-под бронника тельник. А тельник и без этого был насквозь мокрый и противно лип к телу.
— Связист, — прохрипел я сквозь непрерывный грохот автоматных очередей. — Что вертушки?
— Летят, командир. Просят продержаться хотя бы минут десять, — раздалось из-за соседнего валуна.
— Долго, чёрт! Все тут ляжем. Не дадут нам эти суки десяти минут.
Судя по тому, как нехотя передвигались нападавшие, лезть под пули им не очень-то и хотелось. Да и Жора Контрабас показал бабаям, что снайперы ВДВ — самые лучшие снайперы в странах Варшавского договора.
Потеряв момент неожиданности, когда захватить нас врасплох не удалось, духи утратили свой боевой задор. Они неохотно постреливали из-за камней и громко матерились по-нашенски. Позиционная война их не больно-то устраивала. Это не головы нашим пленным отрезать. Хорошо, что среди душманов нет наёмников.
Те вояки грозные. На двести метров из автомата в звёздочку на панаме попадают.
— Пацаны! — закричал я, желая подбодрить своих бойцов. — Всего десять минут, и вертушки будут здесь.
— Всего-то, — раздался откуда-то справа голос Шуры из Ростова. — Как два пальца… об асфальт.
Конец нашим разговорам положил ужасный звук, прорезавший спёртый жарой воздух. Этот звук знаком каждому солдату, понюхавшему пороху. Так бьют миномёты. Эта зараза садит так, что укрыться от них — очень большая проблема. Вслед за свистом среди наших позиций начали рваться мины.