Шаман. Скандальная биография Джима Моррисона
Шрифт:
Через две недели
Их приняли за бездомных хиппи и долго не хотели впускать в студию, пока Джим не отдал внушительную сумму за аренду. Когда они кое-как записали эту песню, Моррисон сказал: «Может, попробуем сколотить группу? Я позвоню вам недели через две, когда набросаю еще несколько композиций». Но так и не позвонил. Не успел.
Через две недели он был уже мертв…
Призрак
«Я
Одно счастливое утро
Свежим и теплым утром 3 июля 1971 года Памела Корсон и Джим Моррисон проснулись в своей съемной квартире на улице Ботрели. В окно падал солнечный свет, слышалось пение птиц, день обещал быть отличным. Пам сладко потянулась в кровати и с нежностью погладила Джима по небритой щеке.
— Как хорошо, что мы вместе, правда?
— Да, в это прекрасное утро я со своей любимой. И я, черт возьми, счастлив!
— А давай сходим сегодня в кино? Потом прогуляемся и зайдем поужинать куда-нибудь…
Пам мечтательно смотрела в окно и говорила что-то еще, но Джим уже не слушал. Он зарылся лицом в водопад ее золотистых волос и, жарко дыша, страстно целовал ее шею.
— Крошка, я люблю тебя!
— И я люблю тебя. Сильнее всех на этом свете. Мы будем вместе до последнего дня и последнего вздоха.
— Конечно, будем, милая… — Джим не соврал, когда сказал это.
Каждый день как последний
Все вокруг был прекрасным — и солнечные лучи на черепичных крышах, и высокое чистое небо, и прозрачный воздух, и беззаботное щебетание идущей рядом Памелы. Джим с какой-то необъяснимой нежностью и тоской вглядывался во все, что его окружало. Будто видел в последний раз, будто прощался со всем этим. Он дышал как никогда глубоко, смотрел на все ясным и чистым взглядом, стараясь запомнить каждую мелочь. Пам заметила это необычайное спокойствие и задумчивость Джима:
— Что с тобой? Ты какой-то странный…
— Просто я счастлив.
Целый день, держась за руки, они бродили вдоль набережных, пока не стемнело. Ближе к ночи, в самом лучшем расположении духа Джим и Пам вернулись домой.
Вперед в прошлое
Дождливым осенним вечером в квартире Моррисона раздался телефонный звонок.
— Джим, старина, как ты?
— Спасибо, в порядке. А кто это?
— Это Рей. Рей Манзарек. Не узнал? Я звоню узнать, как тебе живется в Париже.
— У меня все хорошо, — сдержанно ответил Моррисон.
— А
— Что ты имеешь в виду?
— Ты не скучаешь по нашим пластинкам, записям, концертам? Ты бы не хотел вернуть «Дорз»?
— Скучаю. Но как раньше уже не будет. Никогда. Я уже не тот, да и вы, наверняка, не те. Я повзрослел… Точнее, постарел для «Дорз». Прости, Рей. Спасибо за звонок и спокойной ночи.
— Ну что ж, до свидания… — в голосе Рея слышалась надежда на возможную встречу с другом.
— Прощай. Удачи. — Джим хладнокровно положил трубку.
«Дорз» начались с единения, а закончились отчуждением. Моррисон смотрел на старые фотографии и, не мог понять, как эти трое людей, которых он называл своими друзьями, так резко стали просто парнями из его группы. Чужими…
Шаги по лезвию
Когда они поднимались по лестнице на свой этаж, Джим вдруг почувствовал резкую и острую боль во всем теле. Закружилась голова, перед глазами все поплыло в бледном мареве. Он тяжело задышал, побледнел и судорожно ухватился за перила. Пам испуганно зашептала: «Что с тобой… Что происходит?». Джим прохрипел «Сердце». Она моментально достала из сумочки таблетки. Моррисон положил под язык сразу две штуки и через пару минут уже улыбался: «Ничего страшного, просто прихватило».
Когда они пришли домой, Джим открыл бутылку виски, включил кинопроектор и поставил одну из пленок «Дорз».
— Смотри, малышка, а ведь таким я и был, когда мы встретились. Ты любила меня тогда?
— Я любила тебя всегда. И буду любить вечно.
Джим сделал четыре героиновые дорожки и свернул в трубочку десятидолларовую банкноту.
Через сорок минут он сидел над белым листом бумаги, раскачиваясь из стороны в сторону и монотонно повторяя «мыслей больше нет, мыслей больше нет». Затем он в отчаянии упал лицом в стол и заплакал.
Подошла Памела, погладила его по голове.
— Успокойся, все будет хорошо. Ты еще напишешь много новых стихов и песен.
Джим поднял на нее слезящиеся глаза с широкими зрачками и просиял.
— Да, ты права, милая. А сейчас… Сейчас я пойду немного полежу в ванной.
Быстрый и мертвый
Когда он ушел, она почти сразу же провалилась в глубокий, но недолгий сон. Через полтора часа Памела открыла глаза, будто что-то позвало ее и заставило так резко проснуться. Пленка с записью «Дорз» продолжала проигрываться: на экране молодой Моррисон пел «The End», на черной и гладкой поверхности стола все еще оставалась одна полоска героина, часы показывали без десяти три, Джима не было рядом. Памела встала с кровати и пошла в ванну. За дверью не раздавалось ни звука. Она неслышно вошла. Сначала ей показалось, что Джим спит. Только потом она увидела, что его глаза открыты. Он неподвижно лежал, глядя прямо перед собой, на губах его застыла странная и блаженная улыбка, будто он увидел что-то светлое и прекрасное. Пам щелкнула пальцами перед его лицом, похлопала в ладоши над ухом, дотронулась до щеки — он не реагировал ни на что. Она потрогала рукой воду — та, судя по всему, остыла уже давно. Памела стала разговаривать с Джимом: «Прекрати свои дурацкие шутки! Это не смешно. Вставай скорее, и пойдем спать. Я не могу уснуть без тебя. Ты слышишь?». Но Джим не слышал. Он уже был далеко отсюда. Он был там, где можно отпустить все мысли и страхи и просто улыбаться — странно, безмятежно и вечно…