Шаманский Лес
Шрифт:
Стройбатовское лето
1977
В семидесятых две трети Советской армии состояли из стройбатов. Большинство мужчин, рассказывающих, как они служили «десантниками-летчиками-моряками», тоже служили в стройбатах. Я служил в стройбате в 1977-79 гг. и этим горжусь. Ничего не разрушал, многому научился и два года строил.
В первое лето службы наш батальон занимался прокладкой кабельных линий вокруг крупного аэродрома. Экскаватором копать траншеи было невозможно, так как на участках проходило много газовых и водопроводных труб, телефонных и других кабелей. Существовала (и, по-моему, сейчас бытует) пословица: «два солдата из стройбата заменяют экскаватор».
Меня же привлекало именно длительное однообразие. На второй-третий день я сообразил, что можно много часов копать «лишь телом», а мыслями, душой «улететь» и от этой работы, и от сразу опостылевшей службы. Со стороны казалось, что солобон (Первые полгода в батальоне солдата называли солобоном, вторые полгода — молодым, третьи — черпаком, последние — дедом) добросовестно роет землю и полностью этим поглощен, а на самом деле я в воображении общался с родными и друзьями, мечтал, любил, строил планы, решал задачи, писал стихи и рассказы. «Возвращался» на свой участок лишь несколько раз в день, когда попадался особо «сложный» камень, особо «хитрое» сплетение проводов и труб и, когда привозили обед. Так проходил-пролетал очередной день службы из моих 747 (Из-за постоянных разногласий, споров и конфликтов с офицерами мне пришлось 17 дней «тянуть макаронку», то есть прослужить на 17 дней больше положенных двух лет. Обычный расчет офицеров на то, что оставшихся в роте одиночек-макаронщиков будут избивать солдаты из последующих призывов в моем случае не оправдался: я никогда не бил солобонов и молодых, наоборот, заступался за них), и перед сном я вычеркивал его в календарике.
Скоро офицеры, прапорщики и даже сержанты привыкли к моей «добросовестности», отправляли с суточным пайком (две булки хлеба и банка тушенки) на самые дальние участки, где меня никто не беспокоил. После первых конфликтов не беспокоили меня и старослужащие, которым казалось, что я работаю уникально тяжело и интенсивно. За час-полтора я тщательно размечал «шнуркой» (шпагатом) «траектории» траншей, и на участке оставалось лишь копающее тело. В перекурах, которые я устанавливал сам, варил молодую кукурузу с полей и немного «тряс» (Два-три яблока или груши за день и всегда из разных садов. Больше не нужно было, так как все и так «принадлежало мне» и ждало завтра) сады окрестных деревушек.
За лето поздоровел, успокоился после университетских приключений, приведших к отчислению, выстроил четкие планы на будущее, сочинил кучу уникальных писем знакомым женщинам и несколько среднекачественных стихов для советских журналов. В конце лета даже стал заучивать слова из англо-русского словаря и решать в уме задачи по аналитической геометрии. Когда в сентябре все траншеи были выкопаны, мне понадобилась неделя, чтобы психологически «вернуться» к суровой ротной действительности и как-то научиться нужной по работе на новом «объекте» специальности (кровельщик).
В феврале 2004, перечитывая записи разговоров с Шаманом, я долго размышлял, как это у него коптильня «сама строится моими действиями». Это помогло вспомнить, что и у меня летом 1977 траншеи «сами копались моими действиями». Возможно, что я тогда находился в состоянии, близком к состоянию Шамана во время строительства. Все же должен отметить и разницу:
1. Шаман вообще ни о чем не думает в этом состоянии, а я интенсивно мечтал.
2. Шаман живет так добровольно сутками и годами (сам определяет ситуацию), моя же ситуация была вынужденной (адаптивной) и временной (по
3. Шаман делает так для того, чтобы быть в «потоке мира», я делал это чтобы «отрешиться» от службы. При этом понимаю, что тоже иногда «попадал в поток мира».
«Экстремал»
21.07.98
Как я уже писал, некоторые элементы поведения Шамана (пугали?) настораживали меня. Шаман расчетлив, рационален и скрупулезен, но иногда ведет себя так, что многие посчитали бы его полным фаталистом или, как сегодня говорят, «отъявленным: отморозком». Рефлексивная работа над некоторыми из страхов помогла мне трансформировать часть из них в небольшие исследовательские программки. Так было, например, во время плаваний на знаменитом парусном шлюпе Шамана. Нижеприведенный диалог записан после перехода от полуострова Кони к острову Завьялова.
— Почему нет спасательных жилетов?
— Зачем в Охотском море? (Магаданскому читателю ответ вполне понятен, но людям из более теплых краев следует пояснить, что в Охотском море даже в разгар лета обычный человек не проживет в холодной воде более 10-15 минут. Такое время почти все могут продержаться и без жилета)
— Ну, как шанс для борьбы.
— »Бороться» лучше заранее.
— Как это?
— Учитывать и предвидеть погоду, волну, обеспечивать выживаемость шлюпа...
— Никогда не оказывался в воде?
— Несколько раз.
— Как выжил?
— Раз браконьеры успели; раз близко от берега — смог доплыть; раз выбрался на дно перевернутой лодки, под которым остался воздух, и пролежал почти день.
— Всего три раза?
— Падений с льдин или скал возле берега, когда можно сразу вылезти, не считаю.
— Ну, ты — отморозок.
— Отморозок — ты. Лезешь в полынью просто так, вообще без нужды.
— Не просто так. Сначала стараюсь разогреться. Потом опыт. И всегда хорошо продумываю еще до прыжка, как вылезти назад. Это — моржевание.
— Падение с льдины не опаснее моржевания. Все зависит от отношения.
— Опаснее. В зимней неуклюжей одежде, которая еще и намокает. Такого опыта у «моржей» нет.
— Потренируйся в одежде, вот и будет опыт.
16.01.05
С годами я убедился, что Шаман вовсе не собирается где-нибудь случайно погибнуть. Его отношение к жизни и смерти нельзя не только назвать наплевательским, но, напротив, он относится к этому гораздо серьезнее большинства людей.
Некоторые «ужасные трюки» Шамана вроде перевозки (дрейфа) на льдинах по ветру бревен и других громоздких вещей или спусков скольжением по ледникам сегодня уже не кажутся мне опасными. Весенний дрейф, например, оказывается, применим только в закрытых лагунах, из которых льдину вряд ли может вынести, и она почти неминуемо будет прибита к берегу господствующими ветрами. Дрейфу можно помочь шестом или можно поспать-позагорать на льдине, лежа на туристическом коврике. «Отмороженный» спуск по снежным языкам с крутых склонов оказался после небольшой тренировки с палкой, выполняющей роль руля и тормоза, полностью регулируемым и по скорости, и по направлению. Опасно все это лишь без подготовки.
Возник обратный вопрос.
— Вообще когда-нибудь рискуешь?
— Все рискуют, даже переходя улицу.
— Я не об обыденном уровне, а большей степени опасности.
— Одному на побережье всегда опаснее. Приступ болезни, снимаемый в городе уколом, здесь может оказаться смертельным. То же — травмы.
— А кроме бытового риска?
— Полного контроля не будет никогда. Но у меня его больше, чем у простого человека.
— Как этого делаешь?
— Стараюсь предвидеть последствия, не испытывать зря ситуацию на прочность, не раздражать Духов местности, быть в потоке. Словами трудно описать.