Шань
Шрифт:
Теперь она была уже непосредственно позади “Мицубиси”. Она мчалась по середине шоссе. Двигавшаяся навстречу ей машина испуганно шарахнулась в сторону.
Дистанция между участниками гонок сократилась до минимума, и Джейк увидел, что одно из черных стекол “Тойоты” скользнуло вниз, а из образовавшегося провала высунулся черный ствол автомата.
— Сворачивай! — закричал Джейк, наваливаясь на руль.
— Что?.. — едва успела воскликнуть Казамуки, как “Мицубиси” ударился о бордюр.
Сзади раздался треск автоматной очереди. Казамуки, мгновенно оправившись, выровняла автомобиль.
Бросив
— У них есть кое-что похуже, чем катана, в этом их черном гробу.
Она вновь целиком сосредоточилась на дороге. “Тойота”, несколько отставшая благодаря импровизированному маневру Джейка, опять догоняла их. Несомненно, ее двигатель прошел через руки опытного механика, потому что черный фургон летел вперед как ракета.
— Они совсем близко, — заметил Джейк.
Казамуки молча кивнула.
Она так резко свернула влево, что, вылетев на тротуар, едва не сшибла трех прохожих, бросившихся в сторону с громкими воплями.
Проехав три квартала, она опять повернула налево.
Сзади донесся скрежет тормозов черного фургона, однако его самого не было видно. Казамуки вела машину с немыслимой в городских условиях скоростью, но иного выхода не оставалось. Или свист воздуха за окном, или свист пуль.
Еще один поворот влево, и они уже почти достигли своей цели. Казамуки выжимала из “Мицубиси” все, на что он был способен. Зубы Джейка выбивали чечетку. Он только молился, чтобы дорога и дальше оставалась свободной.
Резкий поворот руля — и круг замкнулся. Теперь можно было перевести дух. В результате мастерски выполненного маневра они оказались позади черного фургона. Такие игры не для слабонервных, —подумал Джейк.
“Тойота” остановилась перед светофором. Казамуки приблизилась к ней вплотную и в тот миг, когда зеленый свет должен был смениться красным, резко нажала на газ.
“Мицубиси” послушно дернулся вперед и с оглушительным грохотом врезался в черный фургон.
Удар оказался достаточным для того, чтобы “Тойота”, проехав несколько метров, вылетела на перекресток. Поперечный поток машин уже тронулся с места. Две из них налетели на черный фургон.
Тот, подпрыгнув, перевернулся и, кувыркаясь, отлетел в сторону. Бак открылся. Искры, высеченные металлом при ударе об асфальт, воспламенили бензиновые пары, и раздался почему-то приглушенный, но все же достаточно громкий взрыв.
Казамуки, не теряя времени, развернулась на сто восемьдесят градусов и нажала на газ.
Фан Скелет получил свое прозвище благодаря татуировке. Изображение танцующего человека, состоявшего из одних костей, красовалось на его плече и оживало при каждом движении мышц. Обычно он находился на работе по пояс голым, чтобы татуировка была хорошо видна всем, кто имел с ним дело. В этом мире, мире больших денег, наркотиков и насилия, его имя значило немало, и он знал это.
Он обитал в Монгкоке, северной оконечности огромной гавани Яу Ма Тей, гигантского убежища от ураганов для кораблей, находившейся на западном берегу полуострова Коулун. Невероятное количество судов любых форм и размеров стояло здесь на якоре и днем и ночью. Людей, живших и работавших на этом плавучем острове, хватило бы для того, чтобы составить население целого города.
Здесь было легко затеряться или спрятать сокровища даже от самых любопытных глаз. Немало людей отдали бы полжизни за то, чтобы отыскать сокровищницу Фана Скелета.
Многие пытались сделать это, впрочем, без особого успеха. И дело было не в том, что Фана Скелета нельзя было найти — за деньги в Гонконге можно было разыскать кого угодно. И не в том, что он являлся столь могущественной фигурой, что мог раздавить любого, отваживавшегося покуситься на его собственность.
Неуловимость Фана Скелета объяснялась главным образом тем обстоятельством, что он был вполне респектабельным и законопослушным бизнесменом. Хотя, разумеется, это не относилось к тому Фану, который каждым утром и вечером поднимался на борт одного из своих многочисленных кораблей, перевозивших наркотики.
Каждый будний день с девяти до пяти он, облачась в подобающий костюм, превращался в преуспевающего тай-пэня.В эти часы он никому не показывал своей татуировки. Точно также, как никто не называл его Фаном Скелетом.
Зато многие, и в том числе капитан Королевской полиции Ян Маккена, хорошо знали его как Большую Устрицу Пока.
Удивительные ловкость и изобретательность помогали Фану Скелету вести столь опасную двойную жизнь в крошечной, жадной до сплетен колонии. Тот факт, что инспектор Маккена знал его только под легальным именем, красноречиво свидетельствовал о поразительной хитрости этого человека.
Словно не удовлетворяясь всем этим, Фан Скелет построил для себя еще и третью жизнь в качестве платного тайного агента. Он шатался по Ванчаю то с одной, то с другой роскошной женщиной и с удовольствием поглядывал на пучеглазых полицейских, у которых текли слюнки от желания поймать того, к кому они сами приходили за информацией.
Разумеется, полиция располагала обширным досье на Фана Скелета. Однако, как это часто бывает в подобных случаях, толстая папка содержала винегрет из неподтвержденных слухов и непроверенных заявлений. Не имелось ни единой улики, не говоря уже о фотографиях и тому подобном, являющемся достаточным основанием для ареста.
Доходы слишком многих людей напрямую зависели от успешного проведения операций Фана Скелета, чтобы у полиции имелась хоть какая-то надежда найти человека, согласного доносить на него. К тому же было хорошо известно, что всякого, кто осмеливался вмешиваться в его дела, можно было смело считать покойником.
Таким могуществом обладал этот человек. И о нем неизменно отзывались с глубоким почтением.
Когда Малаец привез к нему Блисс, он занимался разработкой запасных торговых путей вместе с одним из своих капитанов. Каждый из его кораблей имел один основной маршрут и несколько запасных на случай помех со стороны полиции. Все маршруты изменялись ежедневно и были известны только самому Фану и капитанам судов. Таким образом, исключалась возможность утечки информации. Ответственность особенно хорошо ощущается, когда ее приходится нести в одиночку, часто говаривал Фан Скелет, и был совершенно прав.