Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
Еда, тотализатор, толпы людей — массовая истерия распространялась по городу, словно эпидемия, а в это время к пристани, расположенной недалеко от Бунда, по Хуанпу неспешно приближалась двухместная джонка. Вопреки правилам, седой капитан набросил швартовочный конец на массивную железную тумбу, привинченную к причалу, а потом, усевшись на бухту каната, достал пачку сигарет «Заклинатель змей». Он закурил и стал терпеливо ждать. Какой-то фань куэй, как удалось выяснить капитану, заплатил очень приличную сумму за то, чтобы он взял на борт его и некий предмет, а потом доставил их в верховья Янцзы. Там пассажира и его груз должны были встретить какие-то другие люди, чтобы затем переправить в какое-то другое, лучшее место.
Рано утром Эдвард подал хозяину и его свите изысканный завтрак: ореховые вафли с маслом и взбитыми сливками и свежую землянику. Позавтракав, они поблагодарили повара, отдав должное его хорошему вкусу, а затем вышли на улицу, чтобы усесться на места возле гоночной трассы, которую заняли и охраняли для них сорок крестьян. Каждый из них получил за это щедрое вознаграждение.
Эдвард проследил за тем, чтобы прислуга тщательно убрала со стола, после чего натянул теплую кофту и вышел в прохладу утра. Эдвард был чернокожий — большая редкость в Городе-у-Излучины-Реки, где африканцы были в диковинку, — с широкими плечами и такой лучезарной улыбкой, что она, казалось, освещала все вокруг него. Казалось, что от него волнами исходит доброта, а когда он проходил по улице, прохожие позади него начинали оживленно шушукаться. К счастью для Эдварда, не зная китайского, он не понимал сути целого потока глумливых, саркастических замечаний по поводу цвета его кожи, роста и скабрезных предположений относительно размеров его Нефритового стебля. Эдвард просто шел сквозь толпу с улыбкой на лице, дивясь обилию людей вокруг.
Наконец он дошел до того места, где трасса делала крутой поворот и поднималась высокая вогнутая стена, напоминавшая волну, готовую обрушиться на берег. На кромке стены, словно воробьи, сидели десятки ребятишек. Не обращая внимания на удивленные взгляды зевак и протесты сикхского блюстителя порядка, Эдвард перешел через дорогу, подпрыгнул, подтянулся на стене и к восторгу мальчишек, уселся между двумя из них.
Глава пятьдесят первая
СПРЯТАТЬ БИВЕНЬ
Сайлас удивился, что он не один. Поскольку Май Бао темнила во всем, что связано с предстоящей задачей, он предположил, что в заведении Цзян, где ему предстояло забрать таинственный предмет, не будет ни одной живой души. Возле двери стоял Смеющийся Будда высотой в семь футов. Его поднятая левая рука, как и вся фигура, была полой. В ней должна была поместиться верхняя часть «большого изогнутого предмета». Будда открывался подобно поставленному вертикально сундуку, а щель между двумя его частями искусно маскировали складки одежды. Улицы обезлюдели, поскольку все способные передвигаться жители города уже выстроились вдоль трассы, по которой должны были ехать гоночные автомобили. Однако в гостиной заведения Цзян Сайласа поджидали три китайца, одного из которых он сразу же узнал.
Не говоря ни слова, Резчик подошел к Сайласу и протянул ему руку. Мужчины обменялись рукопожатиями. Затем вперед шагнул Конфуцианец и тоже пожал ему руку. Третий мужчина, к удивлению Сайласа, заговорил.
— Вам понадобится помощь, чтобы поместить Бивень в статую? — спросил он.
— Бивень? — удивился Сайлас.
Повисло напряженное молчание. Мужчина, задавший вопрос, смущенно потупился, а его рука скользнула к рукоятке острого как бритва ножа. В эту минуту в комнату вошла Май Бао.
— Покажите моему мужу реликвию, — приказала она.
С торжественностью, удивившей Сайласа, отодвинули в сторону стол с доской для игры в го, открыли застеленную бархатом скамью-сундук и достали оттуда необыкновенный предмет. Слова Май Бао относительно его габаритов, хрупкости и о том, как следует его хранить, нашли полное подтверждение. Теперь Сайлас не знал только одного: почему возникла столь насущная необходимость тайно вывезти этот предмет из Шанхая и спрятать его в надежном месте. У него, впрочем, хватило ума не задавать этот вопрос. Да он и не нуждался в ответе. Май Бао и трое ее спутников явно не были легкомысленными личностями. Они являли собой типичный образец своего народа — практичные люди, которые просят о вполне конкретном одолжении. Об очень важном для них одолжении, выполнить которое мог только он, Сайлас Хордун.
И Сайлас всей душой хотел это сделать, причем не только потому, что любил жену. Еще важнее для него было чувство, жившее глубоко внутри. Чувство того, что он в долгу перед Шанхаем, городом, ставшим для него родным.
А еще столь же глубоко внутри него жило ощущение, что, выполнив это поручение, он сумеет хотя бы частично искупить грехи, которые натворил, делая дьяволову работу.
— Эти люди — члены Договора Бивня, муженек, а ты первый человек за более чем две тысячи лет, который, не являясь членом Договора, видит Троих Избранных и Резчика.
— Для меня это великая честь, Май Бао.
— Иначе и быть не может, — проговорил Резчик и добавил: — Давайте поскорее переправим Бивень, пока весь город смотрит в другую сторону.
Бивень достали из скамьи и завернули в тонкую, как паутина, шелковую ткань.
— А она не порвется? — с сомнением спросил Сайлас.
— Слезы многих женщин сделали ее на редкость прочной, муженек, — ответила Май Бао.
Лоа Вэй Фэнь поместил Бивень в статую, после чего трое мужчин вынесли ее на улицу. Затем они поставили Смеющегося Будду на переднее сиденье стоявшего у обочины автомобиля, закрепили статую прочными веревками, и Сайлас завел двигатель. Он обернулся, бросил последний взгляд на ступени заведения Цзян и вспомнил, как молодым человеком поднимался по ним: сначала — чтобы смотреть пьесы, поставленные Сказительницей, потом — посещая женщин, причем, как трогательно заметил шотландский помощник его отца, всегда только азиаток. Он вспомнил, как, перепрыгивая сразу через две ступени, на это крыльцо взлетал его брат Майло и гостиная тут же наполнялась восторженным женским визгом. Он вспомнил пьяного американца, рассказавшего ему о надвигающейся Гражданской войне в Соединенных Штатах, результатом которой неизбежно должен был стать взлет цен на хлопок. Когда Сайлас пришел к отцу с этой информацией, отец улыбнулся ему, что случалось крайне редко. И все — благодаря этому дому! А теперь на крыльце стояли Май Бао, Резчик, Конфуцианец и Убийца, глядя на него так, будто он должен был их сфотографировать.
Сайлас проверил, на месте ли большой ковер, который он загодя положил на заднее сиденье, и снял машину с ручного тормоза. Но прежде чем машина тронулась, к ней подбежала Май Бао и, поцеловав мужа в губы, сунула ему какой-то сверток.
— Что это? — спросил он.
— Твоя книга. Точнее, дневники твоего отца.
Сайлас посмотрел на жену долгим прощальным взглядом, нажал на педаль, и автомобиль покатился, медленно набирая скорость.
Вскоре машина проехала мимо молодого человека, стоявшего в тени на обочине дороги. Этот юноша родился в 1893 году в деревне Шаошань провинции Хунань. Ли Тянь, признанный мастер фейерверка, взял его под свое крыло и заставил читать произведения классической литературы, одновременно обучая искусству изготовления фейерверков. После этого Ли Тянь настоял на том, чтобы молодой человек не менее трех лет проработал в библиотеке. Эти три года истекли, и вот теперь юноша приехал в Шанхай. В этом городе он оказался впервые, и все, что видел, было ему в диковинку. Свои впечатления он заносил карандашом в маленькую записную книжку с красной обложкой. Имя молодого человека напоминало шутку, ведь Мао переводится с китайского как «кот».
Глава пятьдесят вторая
ГОНКИ
Сайлас откровенно забавлялся, чего вряд ли мог от себя ожидать. Он медленно вел машину распорядителя по кольцу гоночного маршрута, сопровождаемый непрекращающимися аплодисментами тысяч зрителей. Видя Смеющегося Будду, люди вопили от восторга, тянули к статуе руки. И Сайлас ощущал не просто радость, а благодарность людей. Благодарность за то, что гонки освящало их — их собственное! — божество.