Шапка Мономаха
Шрифт:
Прислуживавшие рабы подали лепешки и мясо, разлили в кружки кислое кобылье молоко.
– Мне сказали, что приехали русы, которые хотят выкупить пленников, – перевел толмач слова хана. – Потом мне сказали, что русы грозят войной с неведомым народом. Зачем на самом деле приехали русы?
– Мы приехали за девицей знатного рода, похищенной твоими людьми из Киева. Среди пленников, которых показали нам, ее нет. Где она, хан?
– Девица? – хитро прищуренные до того глаза половчанина широко распахнулись. Он мелко захихикал, тряся жирными плечами. –
– Какой еще муж? – опешил попович. – Может быть, ты украл не одну девицу и мы говорим о разных?
– Я знаю обо всем, что происходит в моем войске, – сердито хлопнул себя по коленям Боняк. – У меня нет двух девиц. Если бы великий каган Генрих заплатил мне за двух своих жен, я бы похитил двух. Но он дал мне половину золота только за одну.
– Каган Генрих? – повторил Олекса, пытаясь что-нибудь сообразить.
– Я везу ему жену, которую он не сумел держать на привязи, – самодовольно изрек хан. – Потому ее нет среди пленников. Или вы зря ехали, или вам придется выкупать других пленных.
– Так, значит, король Генрих просил тебя, хан, украсть для него из Киева княжну Евпраксию? – спросил попович, разом вспотев от догадки.
– Да, да, королеву Пракседу, – лукаво улыбаясь, подтвердил половчанин.
– И ты убежден, что она у тебя в руках? – Олекса тоже заулыбался, ощутив спокойную уверенность. Боняк сам себя перехитрит, надо лишь немного помочь ему.
– Слишком много вопросов, – рассердился хан. – Я хотел слышать от тебя, рус, другое. Расскажи, кто и почему желает воевать с нами.
– Сначала я скажу тебе, что сделает король Генрих, когда увидит, кого ему привезли. Он обзовет тебя дураком и не заплатит вторую половину обещанного.
– Почему?
– Потому что тебя обманули. Потому что Генриху нужна Евпраксия, а не Устинья.
– У меня нет никакой Устины! – по-волчьи оскалил зубы Боняк.
– Ты украл из Киева не сестру князя Мономаха, а дочь, – ощерился в ответ попович. – Княжна Устинья просватана за сына правителя медвежьего народа – за него. – Олекса не глядя кивнул на Добрыню.
Медведь тихонько рыкнул и подпустил свирепости в облике.
– И если мы вернемся в Киев без его невесты, – добивал хана попович, – считай себя и свое племя мертвым, хан.
Добрыня рыкнул посильнее и неразборчиво высказался в сторону поповича.
– Он говорит, что люди-медведи будут рвать вас зубами, – перетолмачил Олекса.
– Кто обманул меня? – наливаясь малиновой краской, спросил хан у своих мужей, стоявших вокруг.
Прочие вопли Боняка толмач не успевал или не хотел переводить. Хан, подскочив, принялся махать кинжалом, потом выхватил саблю у ближайшего половчина и чуть не отрубил ухо у другого. Олекса изо всех сил старался выглядеть хмурым, но губы то и дело принимались дергаться от смеха. У Добрыни свирепость, соединясь с интересом, образовала на лице выражение до того дурацкое, что поповичу сдерживаться стало совсем невмоготу.
– Хан! – крикнул он, встав на ноги. – Мы заберем у тебя столько пленников, на скольких хватит серебра, и будем ждать до утра. Если к утру твои люди не приведут княжну, мы уедем без нее. Ты знаешь, что будет после этого.
Они вернулись к пленникам и послали двоих отроков за мешками с выкупом.
– Почему ты сказал хану, что дочь воеводы – княжна? – спросил Добрыня, не сумев решить загадку.
– Дочь воеводы сейчас же отправилась бы на ложе хана, – сердито пропыхтел попович. – Из-за дочерей воевод не затевают войны.
Серебра, которое дал Янь Вышатич, достало на четыре десятка пленников и коней для них, купленных у степняков. Из монахов согласились выкупиться лишь двое. За остальных высказался Никон Малый, звеневший цепью на руках и ногах:
– Не тратьте напрасно ваше серебро. Освободите лучше кого-нибудь из этих несчастных. Если бы Господь хотел, чтобы мы были свободны, Он бы не предал нас в руки беззаконных сыроядцев. Прежде мы благое принимали из рук Господа – неужели не потерпим ради Него злой скорби? Когда Бог захочет, Он сам освободит нас.
– Как хотите, отцы, – смирился попович, отъезжая.
– Погоди-ка, милый человек, – окликнул его Никон. – Те двое, что увезли Нестора, говорили, будто их старшего брата убили в Киеве, а звали того Поромоном. Может, по этой примете найдете их.
– А для чего им Нестор?
Никон подумал, вздохнул:
– Может, на сердце что легло. Хоть одного, да спасли от рабства у поганых.
На рассвете к русскому стану подъехали половецкие послы.
– Хан согласен вернуть девицу за выкуп, достойный дочери князя.
Олекса швырнул им под ноги два тяжелых мешка с тремя сотнями гривен серебра.
Забава Путятишна, привезенная на коне, упала в руки поповича и разрыдалась у него на груди. Он гладил ее по голове, обнимал за плечи и говорил ласковые бессмысленные слова. Затем, отстранившись, дочь воеводы высушила слезы, тряхнула растрепанной косой и с достоинством молвила:
– Едем!
Отряд снялся с места и помчался по степи вперегонки с ветром.
– Разве никого иного не нашлось у моего отца, чтобы выкупить меня? – крикнула Забава Путятишна поповичу, обходя его на своем тонконогом жеребце.
– Другой бы не выкупил! – со злым задором ответил он. – Помнишь свои слова, боярышня? Ты сказала, что лучше тебе выйти за немытого половчина, чем за меня. Нынче твое желание могло сбыться, да вот беда – я помешал. А может, и не надо было?
– Не смей гордиться, что выкупил меня, отрок! – со звонкой досадой в голосе приказала дочь воеводы. – Без батюшкиного серебра что бы ты мог сделать?
Ее жеребец не сумел уйти вперед и скакал наравне с конем храбра.
– Не бойся, боярышня, твоей чести урону нет. Отроком я был, когда ты меня у Десятинной церкви целовала. А ныне я – княж муж в старшей дружине.