Шапка Мономаха
Шрифт:
На четвертый день оба войска всколыхнулись. Весть, что из Смоленска подошла рать с половецкой конницей, облетели дружины одновременно. Когда князь Мстислав обнимал младшего брата, не узнавая в нем четырехлетнего бутуза, каким помнил его, Олег Святославич в злобе срывал с грамоты Мономаха, привезенной епископом, вислую печать. В то время как новгородский князь собирал в шатре совет, Олег сел на коня и один понесся берегом речки Мжары навстречу ветру, горяча душу и выхолаживая кипящий ум. Епископ Ефрем, доставивший письмо, сел в боярском шатре, смиренно
– Если Олег внемлет теперь словам отца и уйдет с миром, то не поставлю ему в вину обман и не вспомню о худом, что было меж нами, – обещал Мстислав.
– Не повторяй своей ошибки, князь, – советовали новгородские бояре. – Олег – что пес, шатающийся меж дворов. Где метит, там и на хозяев брешет. Такого только палкой прогонишь.
Младший Мономашич, Вячеслав, грыз сладкий сухарь и во все глаза смотрел на княжих мужей, обзывающих чужого князя псом.
– Жаль мне сожженного города, – сказал Георгий Симонич, которого Мономах прислал в Суздаль посадником. – Жалею и о том, что Олег по лютости своей напрашивается на палку. Имею помысел послать отроков в Муром и Рязань, чтобы ответно предали их огню. Может, тогда он угомонится, когда пожалеет свои грады, истлевшие в пламени.
Георгий всего на четыре года был старше Мстислава, но с молодым князем хотел держать себя как умудренный жизнью и поседевший в походах боярин.
– Что говоришь-то, Юрья, – упрекнул его князь, назвав, как когда-то, по-домашнему. – В чем провинились люди, живущие в тех градах, чтобы жечь их? Око за око воздавали наши пращуры, жившие в язычестве, а отцы и деды запретили кровную месть. Нам не должно так поступать.
– Георгий скор на слово, но неспешен в думах, – поддержал князя Янь Вышатич. – Не для того Владимир Всеволодич послал к Олегу епископа, чтоб одной рукой прижимать брата к сердцу, а другой всаживать ему в спину нож.
– Сгоряча сказал, – устыдился Георгий, но на старика бросил сердитый взгляд.
– По любому ждать надо, – подытожил воевода Добрыня Рагуилович. – Не нам первым на рожон лезть… Однако, правду сказать, руки-то чешутся.
– Ох, чешутся!.. – подтвердили новгородские мужи, а вместе с ними и ростовские.
Георгий Симонич от крепкой досады первым поторопился уйти из княжьего шатра. Задевая плечами встречных кметей, широко зашагал к коновязи.
– Постой, боярин! – окликнул его кто-то из дружины. – Тебя тут чернец дожидается.
Георгий резко остановился.
– Какой еще чернец?
– Да леший его знает, из здешнего монастыря прибрел.
От костра, где грелся, к нему подошел и поклонился монах в полысевшей от ветхости вотоле, с накинутым на голову клобуком.
– Спаси тебя Господь, боярин, молитвами Пресвятой Владычицы Богородицы и блаженного отца Феодосия.
– И тебе, чернец, того же, – удивленно сказал Георгий. – Откуда меня знаешь?.. Э, да ведь ты Нестор-книжник! – вспомнил он. – Какими судьбами?
– Теми, что ведомы одному Богу.
– А от меня что тебе надо? Я спешу в город, не видишь?
Отрок подвел ему коня.
– Отложи поспешение, боярин, – кротко попросил Нестор. – Имею для тебя слова, сказанные мне твоим отцом, рабом Божьим Симоном.
Он перекрестился. Георгий невольно повторил движение, а затем бросил в сердцах:
– Что лжешь, чернец?! Отец давно лежит в могиле. С того света он явился тебе разве?
На раздраженный голос боярина оборачивались кмети, востря слух.
– А разве не взял твой отец с блаженного Феодосия обещание всегда молиться о нем и всем его роде до последнего потомка? – тихо молвил книжник.
Георгий вдруг побледнел, оттолкнул коня и махнул отроку, чтоб ушел.
– Что знаешь, говори, отче.
– Нынче ночью в тонком сне приходил ко мне твой отец, варяг Симон. Велел сказать тебе, что по молитвам блаженного Феодосия он получил все блага, каких на земле не видело око и о каких не слышало ухо человеческое. Просит тебя, боярин, твой отец, чтобы и ты не сворачивал с пути доброго, не отрекался от молитв блаженного и не уклонился бы от его благословения. Чтобы не творил ты никаких злых дел и не возлюбил бы проклятие. А пуще всего не воздавал бы око за око, потому что и сам ты рожден вместо старшего брата, чью гибель твой отец простил его убийце.
Георгий отступил на шаг, другой, переменившись в лице.
– Я хотел сотворить зло – сжечь города Олега, – пробормотал он, растерянно глядя на Нестора. – Хотел сделать это против воли Мстислава, втайне. Чуть было не проклял сам себя!.. Отец остановил мою руку.
– Кому как не отцу знать свое чадо, – тихо молвил Нестор. – Прости, боярин.
Поклонившись, он неторопливо двинулся в обратный путь.
Георгий Симонич набрал полную горсть снега и положил на голову, под шапку. На лицо и за шиворот потекли тонкие ледяные струйки.
– Так это от моего отца князь Владимир научился прощать убийцу сына?.. – неслышно проговорил он вслед монаху.
…Бояре, отправясь искать Олега Святославича, проплутали в лесу у Мжары до потемок. Князя вернули в стан ободранного и расцарапанного хлесткими ветками, потерявшего шапку, захолодевшего. В шатре его умыли, отпоили горячим питьем и медом, растерли руки-ноги жиром.
– Что велишь ответить епископу, князь? – спросили княжи мужи. – А то он сидит сиднем, не колышется. Если б не в шатре сидел, думали б, что примерз.
Олег, завернутый в медвежью полсть возле печки-каменки, повел расслабленным взором.
– Все ли здесь?
– Все, князь, – ответил Иванко Чудинович. – Ярослав, брат твой, Колыван, Микула, Богдан, Судимир, – назвал он стоявших кругом бояр. – Все ждем твоего слова.
– Волхва позовите, – простуженно хрипнул князь. – Беловолода.
– Этой парше тут делать нечего, князь, – свел брови Иван Чудинович.
– Ты сам обещал повесить колдуна на дереве, брат, – напомнил Ярослав.
– Пригодится еще. Позовите, я сказал!