Шапка Мономаха

Дымовская Алла

– Только смотри не упусти! Твоя же голова у них в залог и останется. А мне, Данила Егорыч, самому она пригодится, – приласкал верного слугу генерал.

Так и порешили. И на другой же день в час неурочный, около полудня дело было, вышел не спеша Данила Егорыч из подъезда. Пальто в елочку, шарф кургузый из синтетического кашемира, кепка с ушами плюшевая, зеленая. В руках поводок, а на поводке бассет, одолженный по-приятельски у дачного соседа, с одного боку перекрашенный в коричневые подпалины акварельной краской. И побрел потихоньку, словно разминая ноги, по снежному двору. Тут было особенное искусство. Не столько внимания обращал виртуоз Мальвазеев

на точный грим и копию лица, сколько на самую повадку клиента, коего хотел представлять. Что лицо? – его под кепкой и не видно. А вот шаг и ощущение себя в пространстве, кто ты есть и за какой надобностью живешь на свете, – это было главным в исполнении. И по двору гулял с поводком в руке не тайный и приближенный порученец всесильного генерала, сам в чине полковничьем и властью не обиженный, а скромный казенный служитель, боязливый и одинокий, по случаю угодивший в большую интригу и очень тем удрученный.

Впрочем, гулять выпало Даниле Егорычу недолго. Даже собака его не успела пописать как следует на приглянувшийся сугроб. Вдруг налетели, замели и потащили, стукнув слегка для приведения в беспамятство. Мальвазеев от удара отключился, предоставив с чистой совестью ребяткам своим действовать далее без него. Когда очнулся Данила Егорыч, уже ехал на заднем сиденье личной служебной «Ауди-8», а вокруг хлопотали старательно двое его порученцев, брызгали водичкой, дули в лицо, растирали щеки.

– Ну будет вам, – отстранил их Данила Егорыч. И первым делом проявил интерес: – Кобеля моего не затеряли ненароком, ась? Сосед, язва этакая, голову мне оторвет!

– Не-е, товарищ полковник. Собаку вашу мы в фургончик запихнули, к тем троим, что вас по голове приложили, – поведал Мальвазееву крайний правый, сметливый и хороший парнишка, пора уж ему на повышение.

– Значит, всех троих взяли? – не радостно, а нарочно строго допросил Мальвазеев.

– Взяли, взяли, – закивали в ответ ребята. – Уже вперед увезли. А мы вот с вами.

– И ладно, – удовлетворенно крякнул Данила Егорыч, потер ушибленную макушку.

Очень скоро – на то свои методы имелись – троицу раскололи до самого тайного нутра. Впрочем, известно им было не так чтобы много. Указано, кого брать, а зачем – то не их ума дело. Но выяснил Данила Егорыч самое наиглавнейшее обстоятельство, остальное все – суть неважные пустяки. С тем и поспешил к шефу доложиться.

– Так что разведка армейская у нас под носом развлекается. Каковы орлы? И их двуглавый – нашим и вашим получается? – действительно обиженно сказал Данила Егорыч.

– Ладогин! Чтоб ему пусто было! – выругался в сердцах Василицкий. – Вот же свинья! Как знал и одним местом чувствовал – свою игру ведет, и давно.

– А как же! Более всех тогда и озлился, что перевороту не бывать. Небось, уже видел себя при Склокине правой рукой. Теперь ему, однако, младенец наш финансовый понадобился. Чтоб первому оригинал письма и отгадку заполучить, беднягу этого с концами на тот свет, а самому после крутить нашего президента в какую угодно сторону.

– И я так думаю, Данила Егорыч, – согласился Василицкий. – Неужто совести совсем нет, даже когда горит кругом синим пламенем? Мы-то с тобой, по факту, да, преступники против Ермолова, которого охранять должны и присягу в том давали. Но разве для себя? Лишь бы беду отвести, а после хоть на плаху, не жалко. А Ладогин? Ему на что? В избе пожар, а он в прятки играть затеял.

Генерал задумался немного и недолго, и лицо его вдруг сделалось оживленно-свирепым, и когда оно становилось такое, цепенели все вокруг.

– Послушай-ка теперь внимательно, Данила Егорыч. И перепоручать никому не вздумай, – даже и зло сказал Василицкий, чтобы подчеркнуть важность приказа. – Доберись до Ладогина тотчас окольным путем, негласно, и передай, что встретиться нужно срочно, есть дело и информация. И что помощь его необходима. Напусти побольше туману и тревоги, как ты умеешь. Вроде стряслось нечто чрезвычайное. И вези Ладогина к вечеру на конспиративную дачу. Захочет он взять с собой сопровождение, опасливый черт, – ты ему не препятствуй, только машина пусть будет наша. В общем, изобрази конец света и караул, чтоб ему и в разум не пришло отказаться.

Мальвазеев все представил с редкой театральной достоверностью. Уж и получил Данила Егорыч удовольствие, дурача генерала, нигде палку не перегнул, повода крикнуть «не верю!» ни малейшего не дал. Напротив, привел Ладогина в нешуточное беспокойство, тот готов был следовать за Мальвазеевым немедленно. Разговор происходил меж ними в одном из фойе Думы Государственной, вроде встреча вышла случайной, так Ладогин после в буфете дернул сто грамм – столь сильно подействовало на него искреннее во всех оттенках исполнение Данилы Егорыча. Ничего, пускай на горяченьком повертится, злорадно подумал про себя Мальвазеев, для того нарочно вскользь намекнул генералу, будто президент подозревает в измене и меры надо принимать защитные. А Ладогин замазан по самое «не могу». И в случае чего ему одному из первых выйдет крышка.

Ближе к ночи Василицкий прибыл на секретную дачу, ту самую, где некогда впервые и дважды потом собирались заговорщики. Людей в охранении оставил самых верных, инструкции им выдал самые точные на любой случай развития их с Ладогиным разговора. И стал ждать. Думать сейчас наперед генералу не хотелось. Он снова был в привычной роли, сегодняшняя его миссия целиком соответствовала его должностному назначению. Охранять друга и президента какой угодно ценой. И оттого разногласий с собой он не ощущал. А только стыдно ему было за мерзавца, генерала Ладогина, еще и потому, что за заговорщицким столом сидел он вместе с этим человеком и вместе с ним строил свой план. Политика и впрямь укладывает людей совсем разных в одну постель, но ведь от позора никуда не деться после, какие бы ни были у тебя благие цели. Поспишь с собаками – наберешься вдоволь блох, и правда это.

Ладогин прибыл, как было о том условлено, в машине Данилы Егорыча. С собой вез двух своих охранителей, звезд армейского спецназа, хоть и не самого молодого возраста, но убийц натуральных и не рассуждающих. Василицкий, однако, только усмехнулся про себя. Тщетная предосторожность. Впрочем, чего Ладогину его сторожиться? Тем-то и хороша одна постель на двоих, что, опустив Василицкого до собственного продажного уровня, генерал утратил бдительность и явился теперь, словно шлюха к своему сутенеру за выгодным заказом.

Они выпили «по маленькой» водочки, а Данила Егорыч, сославшись на разыгравшуюся язву, которой, кстати, у него никогда и не было, минерального нарзану. Сидели втроем, всё в той же зале, где недавно еще три генерала и один маршал собирались предать своего президента. Ладогин нервничал, не понимая, отчего сидят они тихо и никто не торопится сообщить ему экстренную новость, ради которой он и поперся в ночь на эту глухую дачу.

– Ждем кого? – спросил он наконец, когда уж выпили с Василицким по второй.