Шапка Мономаха

Дымовская Алла

Андрей Николаевич уже не молился и не сжимал в пальцах спрятанный на груди Белый Клобук. Он опустил руки и бессмысленно смотрел вверх, на темный церковный свод. Неужели нет никакой надежды и Бог не услышал его? И не выйдет для смертного человека больше чуда?

Ермолов замахнулся и с криком «А-а-а!» опустил что было сил смертоносное оружие. И взор его остекленел от изумления, но остановить жертвенный нож он уже не успел.

Базанов вдруг почувствовал, что у него невыносимо кружится голова и он падает на что-то твердое и высокое, и это не мраморный церковный пол. И над собой

Андрей Николаевич увидал вдруг лицо президента с вытаращенными глазами и кричащим ртом, и следом мелькнул над ним острый, сверкающий, как молния, предмет. Потом Базанова захлестнула страшная боль в груди, пронзившая его до самой последней клеточки тела, и он перестал слышать и понимать. Андрей Николаевич умер.

Скованный дух, изгоняемый светлой и вечной силой, всем своим томящимся существом, запертым наедине с собственной безысходной злобой, выскользнул на свободу. И в белых молниях умчался прочь. Изумрудный камень, не вынеся его натиска, треснул крестообразно.

Из присутствующих в церкви кто кричал, кто куда-то бежал, кто крестился. Генерал Склокин не переставая вопил: «Чудо! Чудо!» – и эхо от его голоса разносилось по всему пространству дома Божьего. Владыка стоял уже над телом мертвого Андрея Николаевича. Он слегка и незаметно отвернул ворот его рубашки и смотрел только на одну-единственную вещь. На Белый Священный Клобук, пронзенный насквозь лезвием, весь в человеческой крови. Значит, у его церкви отныне новая святыня – преподобного Андрея-великомученика, отдавшего жизнь за царя.

Отец Тимофей в стороне склонился над Ларочкой, спящей мирно и ангельски и совершенно невредимой. Девушка лежала ничком на голом, каменном полу, и преподобный, боясь, что она простудится, перенес ее в соседнее помещение, где он хранил церковный инвентарь.

Лавр Галактионович тоже выполз из своего угла и несмело пробирался теперь к телу Андрея Николаевича, понимая, что все уже кончено. Ему было очень жаль раньше президентскую дочь, такую красивую и молодую. Но вот оказалось, что друга своего, хотя и недавнего, ему жалко несравненно и невыразимо больше. Настолько, что у Лавра Галактионовича у самого болело в груди, словно от острого ножа.

И только Ермолов безучастно стоял на коленях подле стола, в Мономаховой шапке, и лицо его было нечеловечески синюшно и искривлено. Он повторял только одно, с каждым разом все громче, пока не закричал:

– Я – убийца! Я! Убийца! – И не мог выразить своего ужаса.

– Полно, полно. Сейчас не время. – Владыка, склонившись над ним, тронул Ермолова за плечо. – Нужно встать. Не подобает вам таково-то!

– Я человека убил! Невинного человека! Как вы не понимаете! – закричал на него Ермолов, однако поднялся с колен.

– Андрей Николаевич мертв, это так! Но ничего не поделаешь! А Господь ради вас сотворил чудо, какое и бывает раз в тысячу лет, и будьте ему благодарны за это! И Андрею Николаевичу тоже. Он, не знаю уж каким образом, заставил Белый Клобук вас спасти. И могу только догадываться, что он предложил взамен.

– Вы не понимаете, я теперь навеки потерял все! И дочь, которая узнает, как ее предал родной отец, и будет меня ненавидеть. И жену, которая тоже узнает, и станет ненавидеть еще больше! И я – убийца!

– Ничего, это вы переживете. Главное – дочь ваша жива, а вы именно этого хотели. Ну, а любовь всегда можно вернуть, и прощение всегда можно заслужить! Полно вам ребячиться. Вон и генерал Василицкий что-то желает срочно вам сказать.

К его святейшеству и Ермолову действительно, растерянный и одновременно сияющий, как начищенная дароносица, приближался Василицкий.

– Имею честь доложить вам, господин президент. Только что получено спешное сообщение. По чрезвычайной связи. Вернее, сразу два сообщения. Во-первых, в Объединенном Халифате произошел государственный, или, точнее, дворцовый переворот, совершенный антиисламистской группировкой. Новое правительство уже готовит ноту для нашего МИДа с просьбой о поддержке. И во-вторых, вслед за этим немедленно поступило негласное уведомление со стороны падишаха Новой Вавилонии. В нем сказано, что Багдад намерен просить Российский кабинет о защите от бывших друзей из Халифата. Согласны на любые условия. Из посольства Соединенных Штатов тоже просят не забывать и желают разрешения допустить их к участию в делах, хотя бы и на вторых ролях.

– Значит, нам на сей раз предстоит приятная обязанность переставлять горшки на чужой кухне. – Ермолов вздохнул с облегчением.

Но после опять взгляд его упал на страшный стол и на тело Андрея Николаевича на нем. И Ермолов снова помрачнел. А Василицкий, вытянувшись во фронт, отрапортовал:

– Меня куда прикажете? Сразу в Лефортово или сначала по мордам?

– Идите работать, генерал, – твердо велел ему Ермолов.

– Не понял, господин президент? – несколько растерявшись, переспросил Василицкий.

– Чего вы не поняли? Наказания не будет. Вы прекрасный сторожевой пес. Вот и идите, сторожите дальше. А ежели что не так, то буду лупить, как худую собаку. И по мордам тоже.

Ермолов вышел из церкви все так же в Мономаховой шапке с изумрудным камнем впереди, расколотым крест-накрест. Никто и не подумал снять ее с президентской головы, а Ермолов совершенно позабыл про убор. Но это было теперь совсем неважно. Ермолова ждали неотложные и срочные дела, он только на ходу приказал должным образом позаботиться о похоронах Андрея Николаевича и пригласил к себе Лавра и отца Тимофея с предложением захаживать к нему в резиденцию в любое время.

В церкви остались трое. Владыка, преподобный и Лавр Галактионович, который все не мог отойти от своего мертвого друга.

– У него есть кто-нибудь из родных? – спросил в наступившей тишине Владыка.

– Мать и отец, еще двоюродная сестра работает в посольстве в Индии, – ответил ему Придыхайло. – Не знаю, как и сообщить. Страшно. Он ведь единственный сын.

– А дети или жена имелись у него? – снова поинтересовался Преосвященный.

– Нет, только собака. Но я оставлю ее себе. На память, – сказал Лавр Галактионович и погладил Базанова по мертвой руке. – Ты не тревожься ни о чем, спи спокойно.

Мимо них шло время. Медленно.

А в вышине, далеко над их головами было Слово, и было оно у Бога, и Слово было Бог.