Шапка Мономаха
Шрифт:
– Папа, ты это серьезно меня завещаешь? – забеспокоилась дочь, словно впервые увидев ясно отца и осознав, что вокруг нее происходит нечто. – Папа, что-то случилось? А где мама?
– Мама в Петербурге. Ничего не случилось. А если случится, запомни – полагаться с сегодняшнего дня ты можешь только на маму и на Витю. А больше не верь никому. Даже мне.
– Папа, что с тобой? – Ларочка испугалась и тут же забыла на миг о собственных своих злосчастиях. – Ты заболел?
– Сейчас нет времени на объяснения. Впрочем, я совсем здоров, – постарался успокоить дочь Ермолов. – Главное – хорошо запомни, что я сказал. А ты, Витя, иди теперь со мной.
Они вышли, один – в суровой и страшной решимости, другой – преисполненный
– Ларочке грозит большая беда. И потому слушай внимательно. У тебя есть ключи от твоего загородного дома?
– Всегда с собой, на связке. – Витя извлек из кармана брюк два плоских ключа на брелоке.
– Давай сюда. – Ермолов выхватил белого золота брелок с видами Кремля из рук помощника. – Теперь идем на улицу. К дальним гаражам охраны. Делай что хочешь, только не шуми. А надо отвлечь дежурных ребят. И еще – постарайся помочь мне добыть оружие.
Витя кивал в ответ на каждую фразу Ермолова, его мысли еще витали в радужных далях. Он готов был в одиночку ради Ларочки штурмовать бастионы и драться с ордами спецназа, не задаваясь на радостях пока вопросом, зачем это, собственно, нужно. Его любимой грозила беда и ее отец просил Витю о помощи – этого было достаточно вполне.
Они нырнули в кухонные подвалы, где уже царствовало безлюдье по позднему времени, прошли подземным коридором к боковому, хозяйственному выходу. Ермолов на ходу подхватил чье-то пуховое пальто, забытое на баке с отходами у двери, хорошо еще, что не женское. Потом они побежали по снегу к служебным гаражам. Ермолов на бегу бросал помощнику последние указующие наставления.
У гаражных помещений Витя, изображая гуляющего от бессонницы, прицепился с разговором к слегка задремавшему охраннику. Еще молодой парень, сторож оживился – не каждый день к тебе с беседой, как к равному, обращается президентский помощник. Витя протянул парню сигареты, чтобы угощался. Хоть он и замерз безумно в одном костюме и тонкой рубашке, но отважно делал вид, что именно так ему получается особое удовольствие от прогулки. Парень, сам одетый в сибирский тулуп, смотрел на Витю с уважением. А потом наклонился прикурить к зажигалке, заботливо прикрытой от ветра Альгвасиловым. Тут зазевавшегося сторожа и настиг нежданный удар противопожарным огнетушителем, что называется, «по балде». Ермолов, однако, постарался рассчитать силу и стукнул несильно, без членовредительства. Но вполне достаточно, чтобы сторож ничком повалился на снег. Витя тут же подхватил с его плеча короткий автомат.
– Теперь быстро. Открывай ворота. И назад, в дом. И все время будь подле Ларочки. А как явится Василицкий или кто-нибудь от него и скажет, что надо ехать, ты хватай ее в охапку и вперед. И не слушай возражений. Помни, ты мне обещал.
– Я помню. Что бы ни случилось… И еще: никому не верить и не отпускать Лару от себя.
– Умница. А сейчас за дело. – И Ермолов не мешкая рванул на себя боковую дверь, ведущую к машинам.
В гараже он не стал зажигать свет – что ему нужно, он предусмотрительно углядел заранее днем. Необходимый ему бронированный джип с навигационными системами и пуленепробиваемыми колесами на шипах, гигантская черная махина, стоял в первом ряду с краю. Ключи зажигания висели рядом, на панели под стеклом. Ермолов саданул прикладом автомата по витрине. Осколки брызнули в стороны, Ермолов отсчитал третий слева и сверху брелок.
Гаражные ворота уже стояли открытыми настежь, а в доме происходило движение, в нижних этажах то тут, то там вспыхивали электрические огни.
– Беги назад, беги, не стой! Пристрелят! – закричал Ермолов помощнику, приоткрыв водительскую дверь. После захлопнул ее, намертво заблокировал и дал полный газ.
Через заснеженные клумбы, играючи повалив встречную небольшую елку, огромная танкообразная махина устремилась к внешним воротам. Охрана с передатчиками в ушах выскочила следом из всех встречных помещений, стреляла по колесам, да где там! А ворота, добротные, чугунные с завитушками, Ермолов снес с петель, и даже ни одна фара на фантастическом монстре, чуде баварского автомобилестроения, не треснула. Хотя по крыше загромыхало страшно. Бензина, залитого в ревущее чудище, не могло хватить Ермолову надолго. Но и ехал он недалеко. Один автомат, одна обойма в запасе, жить можно! Он далеко оторвался от преследователей. Успел загнать джип во двор Витиной дачи и запереть за собой. Но больше для порядку – от легких ворот и этнических плетней вокруг было мало толку. Ермолов устроился в доме на втором этаже, выдрав предварительно из машины громкоговоритель, после разбил скошенное оконце и многозначительно выставил в него дуло своего автомата. И стал ждать.
Умереть он был готов в любой момент, если почувствует движение в доме или, к примеру, нервный газ. Курок он, запертый в узкой, чердачной комнатушке наедине с альгвасиловским телескопом, успеет спустить, пусть и не мечтают. Покончить с собой Ермолов смог бы и в дороге, и в гараже, но хотел он сперва гарантий для Ларочки. Пусть только вывезут ее и Витю к самолету, а там его помощник уже знает, что нужно сделать. И прежде всего запросить по радио семиградцев. А уж оттуда хоть на край света. А Ермолов застрелится потом все равно, чтоб у генерала не возникло соблазна, – плевать он хотел на принципы и свое честное слово.
Просидел он в мансарде до утра, пререкаясь с Василицким через громкоговоритель. И даже пригрозил пристрелить генерала прямо у высокохудожественного плетня, если тот не уберется прочь и не перестанет морочить голову переговорами. Ермолов дал сроку до девяти часов, а если не получит к этому времени сообщения от Ларочки и Вити, что условие исполнено, то ждать ему уже будет нечего. И приговор над собой он осуществит без колебаний. Все равно у Ларочки останется шанс. Не такой человек Василицкий, чтобы отыгрываться за неудачу на его ребенке. Дочь его, конечно, в этом случае уже не сможет покинуть страну. Зато рядом все-таки будет ее мать и Витя. И если даже дочь погибнет в катаклизме, то не от его руки.
А за полчаса до рокового предела Ермолов с удивлением обнаружил, что кто-то очень медленно открывает дачную калитку. И в нее, с нелепо поднятыми вверх руками, входят двое. На зрение Ермолов никогда не жаловался и узнал в одном из них Андрея Николаевича, смешного человека, однако теперь не в рясе, а одетого, как и подобает мирянину. С ним шел рядом, боязливо озираясь, незнакомый толстячок, абсолютно безвредный на вид и с благолепным выражением лица. Ермолов включил громкую связь.
– Стоять на месте. Дальше не двигаться. Иначе – пеняйте на себя, – предупредил он, хотя вовсе не собирался палить по Андрею Николаевичу. На самом деле у Ермолова и в мыслях не было кого-то убивать, кроме себя самого. Даже предателя-генерала. Но испуг иногда дело полезное.
– Владимир Владимирович, это я, Базанов! – крикнул ему в полный голос Андрей Николаевич и пояснил, указав на своего сопровождающего: – А это Лавр Галактионович, он хороший, вы его не бойтесь! Он паломников возит по святым местам.
Представление прозвучало столь несуразно, что в иной ситуации Ермолов бы рассмеялся. Но свое дело, обращение к нему Андрея Николаевича совершило, и Ермолов несколько расслабился.
– Поднимайтесь ко мне, раз уж пришли. Оба. Только карманы выверните, чтоб я видел, – приказал он незваным пришельцам. Ишь ты, генерал подослал к нему именно тех людей, которые как раз меньше всего могут повлиять на ситуацию. С ума он спятил от отчаяния, что ли? Впрочем, это хороший знак.