Шапками закидаем! От Красного блицкрига до Танкового погрома 1941 года
Шрифт:
Для того что решить проблему кардинально, Совет министров СССР принял постановление, согласно которому с территории Литвы, Латвии и Эстонии надлежало выслать кулаков вместе с семьями, семьи ушедших в подполье националистов, осужденных и амнистированных «бандитов», их семьи, а также семьи, оказывавшие помощь «бандитам». Геноцид на государственном уровне планировалось провести как особо секретную операцию под кодовым наименованием «Прибой».
Приказ о начале акции отдал 12 марта 1949 года министр внутренних дел СССР Круглов. В Ригу для руководства операцией прибыл заместитель министра обороны генерал-лейтенант Огольцов. В Таллине дело взял под контроль другой заместитель министра – генерал-лейтенант Блинов. Во все уезды были направлены спецуполномоченные
Операция прошла блестяще: к концу марта из Эстонии на вечное поселение было выслано 20 702 человека, из Латвии – 47 322, из Литвы – 29 180 человек. Всего свыше 92 тысяч, в основном женщин, детей и стариков. Мужчины под лозунгом «Если умирать, то лучше дома» продолжали уходить в леса и отстреливать парторгов, уполномоченных, бойцов истребительных и карательных отрядов, членов их семей. Взаимная резня продолжалась до 1952 года.
Снова приходилось усмирять, арестовывать, депортировать, перевоспитывать, размывать национальный состав массовым наплывом истинно «советских людей», щедро сея «зубы дракона», культивируя ненависть ко всему русскому. Уже в начале 80-х на лекциях по «научному коммунизму» сообщалось, что эстонцы – вымирающая нация, составляющая около 40 % населения Эстонии. Правда, подавалось это как иллюстрация марксистского тезиса: чем культурнее нация и выше ее материальное благосостояние, тем хуже она размножается.
Население западных областей СССР не успели выслать, ассимилировать, изничтожить до конца. Как и приручить. В советском лексиконе прочно закрепились понятия «западенцы» и «прибалты» – люди, которые не любят Советскую власть и старшего «русского брата». В конце концов, без Великого Пахана сгнил огораживающий социалистическую зону забор, проржавела колючая проволока, вертухаям надоело торчать на вышках и захотелось на Канары. Народы Империи и Социалистического лагеря как-то сразу потеряли интерес к строительству коммунизма и разошлись по национальным квартирам.
Сегодня в городах Западной Украины все бывшие улицы Ленина или Советские носят имя Степана Бандеры. Молдаване выбросили кириллицу и пользуются латинским алфавитом. В Прибалтике чествуют совсем иных ветеранов, чем в Москве. Причем первые требуют за свое освобождение компенсации, а вторые – вечной благодарности.
Уроженцу глухой полесской деревеньки П.Д. Гаврилюку, двадцать лет прозябавшему под «польским гнетом» и с радостью встречавшему Красную Армию – нет, не цветами, подносили красноармейцам бульбу и яблоки, – на склоне жизни любознательные студенты истфака задали вопрос: «Как изменилось ваше отношение к Советской власти в период 1939–1941 годов?»
Павел Данилович ответил по-крестьянски просто: «Мы перестали ее любить. Она не оправдала наших надежд».
Приложение
Из рукописи воспоминаний Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Семена Моисеевича Кривошеина (1899–1978):
«17 сентября 1939 года Красной Армии был дан приказ выступить на помощь братьям-белорусам, томившимся под игом польских панов.
К началу этих событий я командовал 29-й отдельной танковой бригадой, которая расквартировалась в Старых Дорогах, недалеко от Бобруйска, прямо на Варшавском шоссе.
По приказу командования к 17 сентября бригада сосредоточилась западнее города Слуцка и ранним утром этого дня перешла в наступление.
Польские жандармы и пограничники пытались организовать сопротивление, но мощным огнем танков сопротивление было сломлено. Бригада устремилась к Барановичам, где в течение ряда лет сооружался рубеж, насыщенный дотами, дзотами и бронированными колпаками. Проволочные заграждения в отдельных местах насчитывали до десяти рядов, кое-где они были под электротоком. По данным авиа– и наземной разведки, в район Барановичей подтягивались резервы пилсудчиков. Поэтому, несмотря на то что бригада уже выполнила поставленную задачу дня и автомашины с горючим отстали вместе с тылами бригады, я решил продолжать наступление, стремительно ворваться в укрепленный район, чтобы не дать противнику приготовиться к обороне.
Вызвав комбатов, объявил им о решении неотступно преследовать противника. Командиру первого батальона И.Д. Черняховскому было приказано перекачать горючее из танков других батальонов в свои баки и через 30 минут выступить для занятия Барановичей. Мы появились в Барановичах совершенно неожиданно. Польские части еще двигались к укрепленным точкам или выгружались из железнодорожных вагонов. Особенного сопротивления эти части не оказывали, а те, которые пытались сопротивляться, были быстро разгромлены. В Барановичах мы взяли в плен до 2 тысяч человек и направили их в штаб нашей армии, которой командовал Василий Иванович Чуйков. Командарм похвалил бригаду за инициативу, приказал развить успех в направлении на Пружаны. Здесь бригада остановилась на непродолжительный техосмотр и заправку машин.
Разведка, высланная вперед под командованием Владимира Юлиановича Боровицкого, секретаря партийной комиссии бригады, вскоре возвратилась с десятком солдат и офицеров немецкого моторизованного корпуса генерала Гудериана, который успел занять город Брест.
Не имея точных указаний, как обращаться с немцами, я попросил начальника штаба связаться с командармом, а сам с комиссаром занялся ни к чему не обязывающей беседой с ними. Разговор проходил в ленинской палатке, где на складывающихся портативных стендах, наряду с показателями боевой подготовки и роста промышленного могущества страны, висели плакаты, призывающие к уничтожению фашизма. У многих немцев были фотоаппараты. Осмотревшись, они попросили разрешения сфотографировать палатку и присутствующих в ней. Один из них снял на фоне антифашистского плаката нас с комиссаром в группе немецких офицеров.
– Ну, Алексей Степанович, – говорил я позже комиссару, – и попали же мы с тобой в компанию! Как бы нам не всыпали за это.
– Не говори, товарищ Кривошеин, я и сам так думаю, – согласился со мной комиссар.
Накормив немцев наваристым русским борщом и шашлыком по-карски (все это гости уплели с завидным усердием), мы отправили их восвояси, наказав передать «горячий привет» генералу Гудериану. Я не предполагал тогда, что вскоре сам буду иметь с ним беседу.
К вечеру был получен приказ: занять город Брест. Собрав командиров батальонов, я объяснил, что ночным маршем нам придется пройти сто двадцать километров и что в Бресте находится моторизованный корпус Гудериана, части которого, вероятно, заняли и подступы к городу с востока по Варшавскому шоссе.
– Надо полагать, что немцы не позволят нам беспрепятственно войти в город. Поэтому нам следует, пройдя часть маршрута по шоссе, свернуть на проселок и подойти к Бресту с севера.
Через полчаса бригада двинулась на запад. Утром в нескольких километрах от Бреста сделали привал. Разведка донесла, что с севера город совсем не охраняется. К одиннадцати часам головные танки бригады подошли к шоссе Москва – Варшава с севера. Слезая с танка, я увидел, что какая-то немецкая часть занимает оборону фронтом на восток. Не успел я стать на землю, как передо мной выросла фигура немецкого лейтенанта. Он нервно спросил по-немецки: «Что это за часть и куда следует?» Я ответил ему, что если он хочет говорить со мной, то пусть изъясняется по-русски. Лейтенант вызвал к себе солдата-чеха и приказал получить от меня ответ на свой вопрос. Солдат громко щелкнул каблуками, перевел вопрос лейтенанта по-чешски. Я ответил ему, что бригадный генерал с эскортом танков следует в Брест.