Шарады любви
Шрифт:
Жаннет, услышав за спиной чьи-то шаги и тяжелое дыхание, побежала еще быстрее. Поняв, что ему не догнать девушку, Филипп крикнул:
— Остановитесь! Я не сделаю вам ничего дурного!
Жаннет остановилась, казалось, удивленная странным акцентом незнакомца. Она тяжело дышала. Филипп протянул к ней руку:
— Что с миледи? Мы хотим ее спасти. Вы поможете нам, пока графа нет в доме?
— Они убьют меня…
— Не убьют, потому что вы уедете с нами.
— Из Франции? Насовсем?
— Да. — Заметив, как в испуге раскрылись глаза Жаннет, Филипп поспешно добавил: — Не бойтесь.
За свои четырнадцать лет Жаннет никогда не знала ласки. Так же, как и две ее старшие сестры. Отец воспитывал их ремнем. Поэтому с ранних лет девочка поняла, что ее реже станут бить, если она научится держать язык за зубами. И вдобавок будет беспрекословно подчиняться и не задавать лишних вопросов. Но где-то в глубине души Жаннет верила, что существует другой мир — светлый, совсем не похожий на окружающее ее царство зла и жестокости. И вот перед ней стоял красивый молодой человек, жал ей руку и предлагал уехать отсюда. Он говорил так мягко, с такой доброй улыбкой. Совсем такой, как у миледи, лежащей сейчас в той страшной, темной комнате…
— Что вы хотите от меня? — шепотом спросила она.
— Сведений о пленнице. Нам надо знать, где заперта миледи и как туда пройти. Остальное мы сделаем сами. Вы пойдете сейчас со мной?
Жаннет утвердительно кивнула и с готовностью последовала за Филиппом.
Джулиан задал ей те же самые вопросы, и она подробно ответила на каждый. Миледи находится в комнате, расположенной в передней части дома. У двери стоят двое вооруженных гвардейцев. Сама миледи не ранена, но очень слаба, так как с самого начала своего заключения отказывается принимать пищу. Кроме того, она лежит голой на грязном матраце, связанная по рукам и ногам.
Жаннет подробно описала также расположение комнат в доме и время смены гвардейцев у дверей миледи.
— Очень хорошо, — заключил Джулиан, когда девушка закончила. — Друзья, у нас очень мало времени. Надо управиться до возвращения Эстэфа. Вы поджигаете стог сена и берете на себя шестерых гвардейцев. Я же постараюсь управиться с часовыми и освободить Дани.
— Милорд, — прошептала Жаннет, — я, возможно, могла бы вам помочь. Эти двое… которые стоят у дверей… Они… они проявляют интерес ко мне.
— Вы хотите этим воспользоваться? — спросил Джулиан также шепотом.
— Да, милорд. Вы ведь будете рядом?
Джулиан утвердительно кивнул головой и обратился к своим друзьям:
— Трое против шестерых. Справитесь?
— Несомненно, — ответил Уэстмор. — А я для начала подпалю стог. Дым окутает весь дом, и ничего не будет видно. К тому же уверен, что гвардейцы запаникуют от неожиданности…
Не прошло и десяти минут, как от стоявшего во дворе большого стога сена повалил дым, мгновенно наполнивший амбары. Объятые ужасом гвардейцы выскочили на улицу и с безумными криками начали метаться по двору. Когда на них бросились трое англичан с кинжалами, они уже не могли оказать никакого сопротивления.
Еще за несколько минут до того, как Уэстмор поджег стог, Джулиан расправился со стоявшими на карауле у двери двумя гвардейцами. Сначала в прихожей появилась Жаннет и многозначительно посмотрела на обоих, что означало: пока графа нет, я к вашим услугам. Те не преминули воспользоваться заманчивым предложением. Оба сразу подошли к девушке, и один уже протянул руку, чтобы расстегнуть пуговицы на ее блузке. При этом они так увлеклись, что не заметили подкравшегося к ним сзади Джулиана. Дважды блеснул кинжал, и все было кончено…
Молодой человек распахнул дверь и вошел в комнату.
— Черт побери, где она? — спросил он Жаннет, вглядываясь в темноту. Услышав знакомый голос, Даниэль попыталась приподняться, но стягивавшие руки и ноги веревки не позволили ей этого сделать.
— Кузен, это вы?! — в изумлении слабо вскрикнула она.
— Да, я.
Он сорвал с себя плащ, прикрыл голое тело кузины и только после этого разрезал кинжалом путы.
— А глаза? — напомнила Даниэль.
Джулиан снова чертыхнулся и снял с ее лица повязку. Даниэль что-то хотела сказать, но он опередил ее:
— Разговоры потом. Сейчас у нас слишком мало времени. До того мало, что мне придется понести вас на руках.
— Хорошо, друг мой. Но как быть с Жаннет? Мы не можем ее здесь оставить!
— Она поедет с нами.
— Да, мадам, — подтвердила девушка, — это уже решено. Кстати, у меня есть кое-какая верхняя одежда. Окажите мне честь надеть ее. Правда, размер для вас чуть-чуть великоват, но сейчас это не имеет значения — на улице холодно и дует сильный ветер.
И Жаннет вручила Даниэль сверток. Джулиан отвернулся, пока происходило переодевание, но при этом не переставал торопить. Затем он поднял Даниэль на руки и вышел с ней во двор к общей радости ожидавших там друзей.
— Сейчас надо поджечь амбары, — распорядился Джулиан. — Возможно, этот огонь увидит Джек и поймет, что мы даем ему сигнал.
— Но огонь может увидеть и Эстэф, — с сомнением заметил Тони.
— Это уже не страшно. Нас теперь четверо против троих.
— Извините, Джулиан, но нас — пятеро. Я не такая слабая, какой кажусь. И если у вас есть лишняя шпага, мне хотелось бы самой свести счеты с Эстэфом.
— Не время и не место! Кстати, я попрошу вас не открывать рта, пока мы не попадем на борт «Девушки из мечты».
— Если она еще здесь, — мрачно заметила Даниэль.
— Да замолчите же! — оборвал ее Джулиан. — Мрачные пророчества еще никогда и никому не помогали!
Даниэль не обиделась на резкий тон кузена. Она отлично понимала, что нервы у того взвинчены; дни ее заточения стали страшным испытанием и для всех остальных ее помощников…
Между тем капитан Джек с большой неохотой решился наконец сниматься с якоря в тот же вечер, воспользовавшись приливом. Он предпочел бы сделать это на следующее утро, но пассажиры категорически требовали отплытия и не желали ждать больше ни часа. И вот по мере приближения темноты Джек все чаще посматривал на берег, надеясь увидеть долгожданный сигнальный огонь. Его возмущало, что спасенные от гильотины французы вместо благодарности постоянно канючат и выражают недовольство. Иногда в голову капитану приходила даже крамольная мысль: стоило ли им всем рисковать жизнью ради спасения людей, думающих только о собственной шкуре и готовых покинуть в беде своих же спасителей?