Шарафат бесстрашная
Шрифт:
Топот копыт прервал мысли девушки. Из-за бугра выскочил галопом всадник. Шарафат поспешно опустила чачван, но всадник еще издали закричал:
— Не прячь лицо, красавица!
Он на всем скаку осадил разгоряченного коня.
— Куда путь держишь?
— В Файзабад, родственников проведать и о брате расспросить. Он у курбаши Кадыра служит.
— Вот как, — сказал всадник и пронзительно засвистел. Мгновенно со всех сторон прискакало еще несколько вооруженных людей.
— Вот красавица брата своего ищет, — сообщил им всадник. —
— Фю-и-и, — присвистнул один из басмачей. — Курбаши сейчас далеко-далеко. — И поглядел на небо. — А как брата твоего зовут?
— Джура Хамраев, — не задумываясь ответила Шарафат. — Молодой такой...
— Постой, постой, — прервал ее всадник, подъехавший первым, по-видимому, начальник. — Знакомо мне это имя. Даже очень хорошо знакомо.
— Мы ходжиабадские, — словно обрадовавшись, сообщила Шарафат. Юнус не зря рассказывал ей во всех подробностях биографию своего земляка и ровесника. Того самого, которого он, красноармеец Юнус, убил во время памятного всем ночного боя. — Брат мой, Джура, как ушел к мусульманским воинам, так до сих пор ничего о нем и не слышно... — Она всхлипнула. — Отец и мать горюют, а, кроме меня, пойти разузнать о нем некому. Я — старшая.
— Вот как, — задумчиво произнес басмач, — сколько же тебе лет?
— Не принято, чтобы девушка отвечала мужчине на такие вопросы, — возразила, опустив голову, Шарафат.
— Что ж, — сказал всадник, — мне нравится твоя скромность. Видно, ты не из тех бесстыдниц, что позабыли мусульманские законы. Иди! — разрешил он. — Но учти, остановишься в доме у ткача Махмуда. И от него — ни на шаг. Я сам разузнаю о твоем брате и сообщу тебе. Меня зовут Султан. А ты из дому — ни на шаг. Иначе, птичка, будет худо. — Он хлестнул коня.
Всадники скрылись вдали. Шарафатхон уже подходила к кишлаку, когда ее снова догнал маленький отряд. Но вместо пятерых басмачей скакало только четыре. Султан вел в поводу коня. «Одного наши подстрелили», — поняла Шарафат. Как она и предполагала, Султан снова остановился:
— Медленно идешь, красавица, — сказал он сердито. — Садись, сестра джигита с коня не свалится.
Хоть конь был и высок, Шарафат, отказавшись от помощи, взобралась в седло. Они поехали легкой рысью. Никто не проронил ни слова. Только у маленького, спрятавшегося за густыми зарослями джиды домика, Султан остановился и произнес:
— Вот здесь будешь жить. Эй, Махмуд-бобо! — крикнул он.
На зов поспешно засеменил из дворика сгорбленный старик в белой холщовой рубахе почти до пят.
— Вот, принимай гостью, — сказал ему Султан. — И следи за ней. Чтоб из дому — ни на шаг. Я наведаюсь, проверю.
Старик несколько раз поклонился:
— Хоп, хоп, понял. Как не понять. Пойдем, дочка.
И Шарафат тоже сказала:
— Я все поняла. Большое вам спасибо, Султан-ака. Я буду вас ждать.
Всадники что-то сказали Султану и уже на ходу засмеялись.
«Я буду ждать», — уже про себя повторила Шарафат и нащупала согретый ее телом, маленький, тяжелый, как камень, пистолет.
Шарафат осмотрела комнату. На столе — черная лепешка, чайник и пиала. Занимая полкомнаты, громоздится ветхий ткацкий станок. Посредине — сандал, и, сидя у него, старуха разжигает чилим. Приподнявшись, она ласково поздоровалась, и Шарафат сразу почувствовала себя спокойнее.
Усевшись на мешковину, постеленную вместо паласа, старик пригласил к столу и Шарафат. Старуха налила немного чаю, выпила его одним глотком и, наполнив пиалу, протянула ее девушке. Старик курил, булькал чилимом. Отложив трубку в сторону, он обратился к Шарафат:
— В народе говорят: сперва еда, потом — беседа. Но у нас нет мягкого хлеба, а есть мягкое слово. Мы желаем тебе добра, но скажи нам, если можешь, куда путь держишь?
Шарафат ждала этого вопроса. Она быстро рассказала все ту же историю о брате Джуре, ушедшем к басмачам.
У старика гневно засверкали глаза.
— У басмачей, говоришь. С худыми людьми связался твой брат. Я уже стар, бояться мне нечего, потому и скажу тебе прямо: поганые собаки — эти басмачи.
— Что ты напал на девушку, — вмешалась в разговор старуха. — Она-то при чем? Может, ее брата насильно заставили служить. Ты вспомни нашего сына...
Не договорив, старуха беззвучно заплакала, и старик пригорюнился тоже. Шарафат от души пожалела этих бедных людей. Она узнала, что их единственного сына расстрелял сам курбаши. Расстрелял за то, что сын ткача Махмуда отказался казнить такого же бедняка, как его родители.
Всей душой желала Шарафат успокоить стариков, рассказать им правду о себе, о новой жизни, которую несут красные полки. Но она хорошо знала правило разведчиков: отбрось на время чувства, живи разумом. Этой семье, кажется, можно было довериться, и все же до поры Шарафат решила не раскрывать своей тайны.
Следуя строгому наказу Султана, она не решилась выйти из дому. Однако даже сюда, на окраину, доносился гомон, лошадиное ржание, дым, запах плова, который готовили на кострах. Шарафат взобралась по шаткой лестнице на глиняную крышу и насчитала более пятнадцати очагов, разложенных под открытым небом. Судя по всему, басмачей в Файзабаде собралось немало. Но здесь ли курбаши и англичанин? Чтобы узнать это, надо выйти из дому, а ей и так показалось, что старик подозрительно на нее поглядывает.
— Разве ты разглядишь оттуда своего брата, — сказал он, когда Шарафат взобралась на крышу. — Вот погоди, — заговорщицки подмигнул он девушке, — придет Султан, я его сам попрошу помочь тебе. Ты не думай: он среди этих псов — человек случайный. Не зря он с нашим сыном дружил. Закрыли глаза ему басмачи, да солнце все равно любую тьму рассеет. Поймет и Султан, на кого надо саблю поднимать.
Шарафат поспешно слезла вниз.
— Я просто так, дяденька, — сказала она. — Интересно, когда много людей.