Шарафат бесстрашная

Три дня отряд Алексеева глотал пыль из-под копыт басмаческих коней. В тот вечер она тоже висела серо-розовым облаком над маленьким кишлаком. Прежде чем закатиться, солнце залило пламенем долину, стиснутую горами: живописно разбросанные кибитки, высокие тополя, густые сады. Но командиру красного отряда товарищу Алексееву было сейчас не до этих красот. Он стоял в дверях глиняного домика. Притолока была слишком низка для рослого командира. Он склонился под нею и, вглядываясь вдаль, мучительно размышлял. Как быть? Возвратиться в Андижан, так и не настигнув банду? Признать, что напрасно потрачены время и силы? И шакалы по-прежнему будут бесчинствовать?

«Нет, — покачал головой Алексеев. — Надо разорвать этот проклятый круг».

Край багрового солнца исчез за ближними горами.

«Почему бандиты каждый раз безошибочно узнают о приближении красного отряда?» — снова и снова возвращался к одному и тому же вопросу Алексеев. Вот и сегодня: еще не остыл огромный самовар под карагачом, валяется в пыли богатый шелковый бельбох — кто-то впопыхах не успел надеть, — и пыль над кишлаком еще не успела осесть. Значит, вот только что ушли. Кто-то предупредил их, как предупреждал и прежде.

— Но кто?

— Аллах, — сказал по этому поводу ординарец Алексеева Кара Сакал. Сказал, иронически сощурившись, и тут же участливо вздохнул, разделяя озабоченность командира. — Ладно, — заключил он. — Не горюй, дорогой товарищ Алексеев. Поймаем, клянусь правым глазом, поймаем. — Он шутил. Наверное, пытался отвлечь Алексеева от невеселых раздумий. Левый глаз Кара Сакала был давно поврежден и едва выглядывал сквозь узенькую щелочку. Широкое лицо заросло густыми черными волосами, потому он и получил свое прозвище — Черная Борода. Он был непривлекателен, что и говорить, но война — не пир. Здесь не красавцу высшая цена. А Кара Сакала любили и бойцы, и сам Алексеев. Чернобородый все умел: починить обувь и вскипятить без дров чай, осадить норовистого коня и развеселить бойцов веселой побасенкой. Но самое главное — он знал андижанские края, как свой двор, и потому его часто посылали в разведку.

Кара Сакал зажег свечу и пододвинул ее ближе к карте, развернутой на столе у Алексеева.

— Другого пути у них не было, — вслух сказал командир. — Они могли уйти только сюда. — Он отметил на карте маленькую точку. — Вот здесь они, за этим мостом. Дальше — горы. Дорога пропадает.

— За мостом их нет, товарищ командир, — сказал Кара Сакал, почтительно заглядывая через плечо начальства. — Я сейчас с дехканами разговаривал. Говорят, басмачи разбежались. И мы утром тоже уедем. Доложим начальству: все, конец банде!

— Нет, — произнес Алексеев, будто отвечал не Кара Сакалу, а своим мыслям. — Волчьи повадки я знаю: соберутся опять и устроят засаду на дороге, а мы на них ночью как раз и нарвемся. Ты скажи лучше, кто их предупреждает все время? — Он стукнул кулаком по столу. — Аллах ли, дьявол ли — все равно найдем его.

Кара Сакал пожал плечами:

— На то и змея, чтоб прятаться. — Он оглянулся на дверь. — Не знаю, конечно, товарищ командир. Может, он и честный человек.

— Кто? — перебил Алексеев.

— Да есть тут один у нас, — помялся Кара Сакал. — Вот, например, сейчас. Все наши бойцы — кто переобувается, кто чай пьет, а он — шмыг в сторонку — и нету его... Ну, да ладно, аллах с ним.

— Нет, — жестко потребовал Алексеев. — Начал, так кончай. Кого ты подозреваешь?

Единственный глаз Кара Сакала заметался то вправо, то влево.

— Юнус, — шепнул он, наконец, на ухо Алексееву. — Ну этот, молоденький, из третьего взвода.

Командир помрачнел.

— Не может быть, — произнес он. — Сын бедняка. Мы же его сами хотели... Хорошо, — оборвал он себя и кивнул Кара Сакалу: — За чай — спасибо. Попроси ко мне комиссара, а сам можешь отдыхать.

Новая загадка встала перед командиром. Когда-то и он сомневался в Юнусе. Парень из басмачей. Правда, воевал он у них недолго. Как увидел, что басмачи творят, — над бедняками измываются, а байским приспешникам пятки лижут — понял, что к чему. Так он рассказывал Алексееву и комиссару отряда Тулкуну Исмаилову в тот день, когда с конем и новенькой английской винтовкой перешел на сторону красных. Было это не так давно, а парень уже успел проявить себя в боях.

Но у командира была и иная мысль: пока басмачи не узнали, что Юнус служит у красных, послать его разведчиком во вражеский стан. Пусть скажет, что отбился и никак не мог пробраться обратно к своим. Вот только можно ли доверять ему?

Сейчас Кара Сакал, словно угадав его мысли, заронил в душу Алексеева горькое зерно сомнения. Но командир не привык отступать.

— Садись, — предложил он Тулкуну Исмаилову, как только комиссар появился в дверях, худощавый и, что редко встречается у восточных людей, сероглазый. Без обиняков Алексеев сразу начал с того, что его волновало.

— Нам нужен разведчик, — сказал он. — Иначе все время будут басмаческие лошади нас хвостами хлестать.

— Я тоже об этом думаю, — ответил Исмаилов.

Он знал Алексеева давно: его честность, храбрость, принципиальность, преданность их общему великому делу. Командир был носителем всех тех качеств, которые стремился воспитать в своих бойцах комиссар.

— Вчера я говорил с Юнусом, — продолжал Исмаилов. — Парень понял, что от него требуется. По-моему, он все сделает, хотя и догадывается, что в случае чего — платить придется головой.

— А если послать Кара Сакала? — спросил Алексеев. — Этот, по-моему, самого дьявола проведет.

Исмаилов помрачнел.

— Как хочешь, товарищ Алексеев, — ответил он. — Только, извини, не верю я чернобородому. Очень он скользкий. Может, и не подлец, но, понимаешь, выгоды все время ищет.

— А конкретней можно? — спросил Алексеев. — Факты у тебя есть?

— Фактов нет, — покачал головой Исмаилов. — Но все равно...

— А у меня имеются, — перебил Алексеев. — Вспомни, кто нас навел на след басмачей за Эски-Саем, когда мы пленных взяли?

— Какие там пленные? — пожал плечами комиссар. — Шестеро калек и глухой мулла.