Шардик
Шрифт:
— В плечо, шендрон. Рука болит и не сгибается.
— У тебя ошалелый вид. Ты чем-то встревожен?
Охотник не ответил.
— Я спросил: ты встревожен?
Он помотал головой.
— Откуда рана?
Кельдерек поколебался, потом снова помотал головой и промолчал.
— По-твоему, я спрашиваю праздного интереса ради, дурень? Я должен знать все — сам знаешь. Тебя ранил человек или зверь?
— Я упал и сам поранился.
Шендрон ждал.
— За мной гнался леопард.
— Ты сейчас что, сказки детишкам рассказываешь на берегу? — раздраженно взорвался шендрон. — Я должен все время спрашивать: «Ой, а что было дальше»? Живо рассказывай, что произошло! Или тебя отправить к верховному барону, чтобы ты с ним
Кельдерек сидел с опущенной головой на краю дощатого причала и болтал палкой в темно-зеленой воде. После долгой паузы шендрон произнес:
— Кельдерек, я знаю, что ты слывешь недоумком со своими «кот-поймай-рыбку» и прочей чушью. Дурак ты на самом деле или прикидываешься, мне непонятно. Но так или иначе, ты прекрасно знаешь: каждый охотник по возвращении должен рассказать обо всем, что видел и слышал. Таков приказ Бель-ка-Тразета. Леопарда пригнал на Ортельгу пожар? Ты встретил чужаков? Что творится на западной оконечности острова? Вот что мне нужно знать.
Кельдерек задрожал, но рта не раскрыл.
— Да ладно тебе, — впервые подал голос мужчина, чинивший сети, — ты же знаешь, он у нас дурачок, Кельдерек Зензуата — Кельдерек Играй-с-Детьми. Пошел на охоту, поранился, вернулся с ничтожной добычей. Может, оно и ладно? Кому охота тащиться с малым к верховному барону?
Шендрон — мужчина постарше — нахмурился:
— Я здесь не для того, чтоб со мной шутки шутить. На острове может быть полно всякого дикого зверья. Да и людей тоже — почему нет? А этот твой дурачок запросто может нас обманывать. С кем он разговаривал сегодня? Не заплатили ли ему, чтоб держал язык за зубами?
— Если бы он хотел нас обмануть — явился бы с подготовленным рассказом. Будь уверен, он…
Охотник вскочил на ноги и напряженно переводил взгляд с одного на другого:
— Я никого не обманываю. Но не могу сказать, что я видел сегодня.
Шендрон с товарищем переглянулись. В вечерней тиши от легкого дуновения ветра заплескалась вода под причалом, и откуда-то издалека донесся еле слышный крик: «Яста! Дрова!»
— Что значит «не могу»? — рассердился шендрон. — Ты осложняешь жизнь мне, но сильнее, гораздо сильнее, осложняешь жизнь себе.
— Я не могу сказать, что видел сегодня, — с отчаянием повторил охотник.
Шендрон пожал плечами:
— Ну что ж, Тафро, поскольку эта глупость явно неизлечима, придется тебе отвести парня в синдрад. Но ты и впрямь полный дурак, Кельдерек. Гнев верховного барона подобен буре, и далеко не всем удается выйти из нее живыми.
— Знаю. Но я должен исполнить божью волю.
Кельдерек примирительно положил руку на плечо шендрону, но тот раздраженно стряхнул ее и молча вернулся к наблюдению за рекой. Тафро, теперь хмурясь, знаком велел охотнику следовать за ним и стал подниматься вверх по откосу.
Город, расположенный на узкой восточной оконечности острова, со стороны суши был защищен сложной системой укреплений, природных и рукотворных, тянувшейся от одного берега до другого. К западу от огромного зоана, на дальнем краю города, подступ по берегу и опушке леса перекрывали четыре ряда длинных острых кольев. В глубине острова непролазная чаща образовывала препятствия, не требующие дополнительного укрепления, хотя даже здесь ползучие растения были подрезаны и сплетены человеческими руками в почти непроходимые заградительные завесы, следующие один за другим. Более разреженные участки были засажены колючими кустарниками — тразадой и ужасной анкотлией с крючковатыми шипами, чей яд жжет и палит огнем, пока ты не сдираешь с себя ногтями кожу с клочьями мяса. Крутые склоны человек подкопал, чтобы сделать еще круче, а в устье одного болота поставил запруду, и там образовалось мелкое озеро (в это время года усыхающее) — в него выпустили молодых аллигаторов, отловленных на Большой земле, которые быстро выросли и превратились в кровожадных чудищ. По внешнему краю оборонительной линии тянулся так называемый мертвый пояс шириной около ста шагов, куда не заходил никто, кроме людей, которым предписывалось следить за ним. Здесь на каждом шагу подстерегали веревочные растяжки, привязанные к подпоркам под громадными бревнами; замаскированные ямы с кольями, а в одном случае еще и со змеями; спрятанные в траве железные острия; а две-три открытые, безобидные с виду тропы вели к надежно огороженным прогалинам, на которые можно было обрушить град стрел и прочих снарядов с помостов, сооруженных на деревьях вокруг. «Мертвый пояс» перегораживали грубые частоколы, чтобы затруднять наступающему врагу фланговое движение и вынуждать его выходить в места, где ждет засада. Все элементы оборонительной линии настолько сливались с лесом, что люди пришлые, даже замечая там и сям следы человеческой деятельности, не могли составить ни малейшего представления о ее ширине и протяженности. Эта замечательная система укреплений, придуманная и за несколько лет созданная верховным бароном Бель-ка-Тразетом, еще ни разу не проверялась на прочность. Однако — как и предвидел Бель-ка-Тразет — самим фактом своего существования она внушала ортельгийцам чувство уверенности и безопасности, что, пожалуй, было не менее важно, чем сами укрепления. Оборонительная линия не только защищала город, но и сильно затрудняла возможность покинуть его без позволения верховного барона.
Повернувшись спиной к «мертвому поясу», Кельдерек и Тафро зашагали к городу по узкой тропе между конопляными полями. Там и сям женщины несли воду с реки или унавоживали уже сжатые поля. Однако работниц в этот час было мало: близилось время ужина. Над деревьями впереди поднимались в вечернее небо струйки дыма, и вместе с ними, из какой-то окраинной хижины, взмывал вверх чистый девичий голос, поющий песню:
Сегодня ночью он придет ко мне. Я красные цветы воткнула в косы И запалила лампу на окне, Горит она, горит. Сенандрил на кора, сенандрил на ро.В голосе слышалась неприкрытая нежность и удовлетворение. Кельдерек взглянул на Тафро, мотнул головой в сторону, откуда доносилась песня, и широко улыбнулся.
— Ты что, совсем не боишься? — сердито спросил Тафро.
Лицо Кельдерека вновь приняло серьезное, озабоченное выражение.
— Предстать перед верховным бароном и сказать, что ты наотрез отказался сообщить шендрону то, что знаешь? Да ты совсем спятил, верно! Зачем дурость-то творить?
— Просто тут дело не такое, чтоб скрывать или обманывать. Ведь бог… — Он осекся.
Тафро не ответил, лишь протянул руку, требуя отдать оружие — нож и лук. Кельдерек молча подчинился.
Они подошли к первым хижинам, из которых плыли запахи стряпни, дыма и помоев. Мужчины уже возвращались с дневной работы, и женщины стояли в дверях, клича детей или болтая с соседками. Хотя иные из них с любопытством взглядывали на Кельдерека, неохотно плетущегося за посыльным шендрона, никто с ним не заговорил, никто не окликнул и не спросил, куда они направляются. Внезапно к Кельдереку подбежал мальчонка лет семи-восьми и схватил за руку. Охотник остановился.
— Ты сегодня придешь играть, Кельдерек? — спросил ребенок.
Кельдерек заколебался:
— Ну… не знаю. Нет, Сарин, сегодня вряд ли приду.
— Почему? — разочарованно протянул мальчонка. — Ты поранил плечо — поэтому, да?
— Мне нужно пойти и рассказать кое-что верховному барону, — просто ответил Кельдерек.
Подошедший к ним мальчик постарше расхохотался:
— А я должен до рассвета встретиться с правителем Беклы — вопрос жизни и смерти. Не дурачься, Кельдерек. Разве ты не хочешь поиграть сегодня?