Шардик
Шрифт:
За плечами у девушек висели ивовые корзины, наполненные катышками застывшей древесной смолы и кусочками черного топлива, твердыми и мелкими, как каменная крошка. Они останавливались у каждого треножника, зачерпывали друг у друга из корзин пригоршни сыпучего топлива и кидали в чашу, отзывавшуюся тихим протяжным звоном с нежными обертонами. Занятые своим делом, девушки обращали на мужчин не больше внимания, чем на каких-нибудь цепных зверей.
Они уже заканчивали и террасу заливал яркий свет, когда из темноты пещеры медленно выступила третья женщина — в ниспадающем складками одеянии из белой ткани, тоньше и мягче любой из тех, что ткались на Ортельге; с распущенными за спиной черными волосами. На ней не было никаких украшений,
Бель-ка-Тразет поднял глаза на молодую женщину, но не произнес ни слова, когда она ответила таким бесстрастным, отстраненным взглядом, словно все мужчины для нее были на одно лицо и ничем друг от друга не отличались. Спустя несколько мгновений она мотнула головой через плечо, и одна из девушек тотчас отошла от костра и повела обоих слуг прочь, куда-то в темноту под деревьями у моста. В следующую минуту охотник пошевелился и с трудом поднялся на ноги. Оборванный и грязный, он стоял перед прекрасной жрицей с видом человека не столько растерявшегося в новой обстановке, сколько вообще не понимающего, где он находится и как выглядит.
Как и высокая женщина на берегу, жрица пристально смотрела на Кельдерека, будто взвешивая на мысленных весах. Наконец она серьезно кивнула, узнавая и признавая, затем опять повернулась к верховному барону и промолвила:
— Да, это он. Кто он?
— Человек, которого я привез к вам, сайет, — коротко ответил Бель-ка-Тразет, словно желая напомнить жрице, что он тоже важная особа.
Жрица нахмурилась. Потом подошла к верховному барону и, изобразив на лице детское удивление и любопытство, вытащила у него из ножен меч и принялась разглядывать. Барон даже не попытался ей помешать.
— Что это? — спросила она.
— Мой меч, сайет, — ответил Бель-ка-Тразет с легким раздражением.
— А, ваш… — жрица на миг замялась, как если бы слово было для нее новым, — меч. Прелестная вещица этот ваш… меч. Так… так… так… — Она три или четыре раза с нажимом провела лезвием по своей руке. На коже не осталось ни пореза, ни вообще хоть какого-то следа. — Шельдра, — обратилась она к оставшейся девушке, — верховный барон привез нам… меч.
Девушка приблизилась, взяла меч обеими руками и, держа горизонтально, подняла на уровень глаз, словно восхищаясь остротой клинка.
— А, теперь поняла! — весело воскликнула жрица.
Прижав лезвие плашмя к горлу и знаком велев девушке держать меч покрепче, она поджала ноги и повисла, опираясь подбородком на режущую кромку. Потом снова стала ногами на землю и опять повернулась к Бель-ка-Тразету.
— Ой, а это что такое? — Она выхватила у него из-за пояса кинжал.
На сей раз верховный барон промолчал. Недоуменно вскинув брови, жрица вонзила клинок себе в левый локоть, пару раз повернула и выдернула — без пятнышка крови.
— Ну-ну… игрушки. — Покачав головой, она отдала кинжал девушке и холодно воззрилась на Бель-ка-Тразета. — Как ваше имя?
Барон открыл было рот, но мгновение спустя перекошенные губы сомкнулись, и он продолжал неподвижно смотреть на нее, словно не услышав вопроса.
— Как твое имя? — таким же тоном спросила жрица Кельдерека.
Точно во сне, охотник внезапно почувствовал, что существует одновременно в двух реальностях. Когда человеку снится, будто он делает что-то сверхъестественное — скажем, летает, — он даже во сне понимает, что такого быть не может; однако полностью принимает и проживает иллюзию, а потому воспринимает как реальные все сопряженные с нею впечатления. Так и Кельдерек сейчас услышал и понял слова жрицы, но одновременно осознал, что они не имеют ни малейшего смысла. С таким же успехом женщина могла спросить: «Как звучит луна?» Более того, Кельдерек знал, что она это знает и вполне удовольствуется молчанием вместо ответа.
— Ступайте за мной! — после паузы велела жрица и резко повернулась кругом.
Двое мужчин — угрюмый изуродованный барон и растерянный молодой охотник — проследовали за ней через каменную террасу, освещенную голубым огнем треножников, и вошли в черный проем в скале.
7. Ступени
Темноту здесь рассеивал лишь отраженный свет огней, горевших на террасе, но этого Кельдереку хватило, чтобы разглядеть: они находятся в прямоугольном помещении, вырубленном в сплошной скале. Пол под ногами был каменный, дрожащие тени скользили по гладкой стене. На ней Кельдерек мельком увидел рисунок, изображающий какого-то гигантского зверя на дыбах. Еще через несколько шагов темнота вокруг них сгустилась до черноты.
Ощупью двигаясь за жрицей, охотник нашарил боковой край проема в стене и, опасаясь удариться головой, поискал рукой верхний край, но не нашел. Расщелина, даром что высокая, оказалась узкой — ровно в ширину мужских плеч, — и Кельдерек, чтобы не потревожить раненую руку, пролез в нее правым боком вперед. Он не видел ничего — только таинственные, бледно окрашенные облачка и дымчатые пелены, что всегда плавают в темноте перед глазами, подобные испарениям собственной нашей незрячести и сродни туманам, поднимающимся над болотом.
Пол под ногами круто уходил вниз. Спотыкаясь и оступаясь, Кельдерек ощупью пробирался вдоль стены, плавно изгибавшейся вправо. Наконец он различил впереди звездное небо, на фоне которого вырисовывался силуэт жрицы. Подойдя к ней, охотник огляделся по сторонам.
Судя по звездам, времени было немного за полночь. Он стоял на просторной пустой площадке на большой высоте — на широком каменном уступе, плоском как стол, но с такой шероховатой поверхностью, что ступни ощущали все рельефные неровности. Уступ, имевший форму правильной дуги в четверть круга, тянулся влево на расстояние брошенного камня и заканчивался среди деревьев и ползучих кустов плюща. Прямо под ним находился точно такой же уступ, а под ним — еще целая череда уступов, похожих на ступени для великанов или богов. Гигантская лестница уходила вниз очень круто: упадешь — не поздоровится. Тускло блестящие концентрические террасы спускались к самому подножию горы, и нижние Кельдерек уже не мог разглядеть в слабом свете звезд. Далеко внизу едва различалось мерцание черной воды, как в глубине колодца, и Кельдерек предположил, что там замкнутая бухта. С обеих сторон от террас поднимались могучие деревья — сквозистый лес, не заглушенный лианами. Ночной ветер повеял сильнее, и шелест листвы стал громче и резче: в нем чудилось настойчивое «здесссь!.. здесссь!.. здесссь!», за которым следовало постепенно замирающее «ищщщи… ищщщи… ищщщи…». К шепоту деревьев примешивался еще какой-то звук, тоже протяжный и текучий, но не меняющий высоты, пониже тоном и слегка журчащий. Прислушавшись, Кельдерек распознал шум струящейся и капающей воды — он разносился повсюду вокруг, как и шелест листвы. Но где же источник звука? Юноша осмотрелся кругом.
Они со жрицей стояли на правом конце самого верхнего уступа. Поодаль, слева от них, из недр горы на террасу изливался ручей — вероятно, тот самый, что бежал в расселине, через которую недавно перебирался Кельдерек. Из-за незаметного уклона каменных плит он растекался далеко в разные стороны, превращаясь в тонкую пленку воды, и спадал нитями, стекал каплями, сбегал струйками с одного уступа на другой, расползаясь все шире, струясь по ним, как дождь по скатам крыш. Вот почему террасы тускло блестели в звездном свете, вот почему повсюду вокруг слабо сверкали мельчайшие текучие звуки — мириады звуков, как на вересковой пустоши в ветреную погоду или на вечернем лугу, полном сверчков.