Шарьинская весна

Сальников Александр

Он, говорят, был тот еще пропойца.

Писал лишь скуки ради, просто так.

10

Я взял читать – едва прочел на треть,

И то не смог понять, хоть умереть.

А все кругом кричат: "шедевр, шедевр!".

Таких "шедевров" я могу наботать

Хоть сотню штук, когда б мне не работать.

Вот у Высоцкого все ясно в книжке "Нерв".

11

Но ты же не Высоцкий? – "Вроде

нет".

– Возьмись за прозу, мой тебе совет.

"Любовь – морковь" оставь для малолетних.

Попробуй детективы, боевик…

– Я к этим жанрам как-то не привык.

– Тогда любовный, о романах летних.

12

А это не пойдет. – И он вернул

Стихи Лаврову. Тот слегка кивнул:

Не то согласье дал, не то простился

И молча вышел. Вытер пот с лица.

"Девятка" ждет послушно у крыльца.

В глазах Лаврова мир переменился

13

И свет мгновенно превратился в тень,

Стал серым днем весенний ясный день,

И люди злы, и эта жизнь никчемна.

Он снова рисковал попасть в ГАИ,

Теперь уж с горя. Да, друзья мои,

Пусть то, что я скажу, не очень скромно,

14

Но, думаю, Лавров имел талант.

Не знаю, гений ли? Возможно, не гигант,

Но все же в нем горел таланта свет.

Я здесь ни за кого не заступаюсь,

Хотя и есть симпатии, признаюсь,

К своим героям. У кого их нет?..

15

Сергей Андреич мчится на работу.

Да толку что? Отбили всю охоту.

Не клеилась работа в этот день.

Лавров скучал, рассеянно блуждая

Глазами по столу, не отвечая

На нужные звонки. Все было лень.

16

Казалось все ненужным. Он свалил

Помощнику дела и укатил

За город, в лес. Остановился в поле

Изюменском. Закапал мелкий дождь.

"В литературе тот король и вождь,

Кто в творчестве своем с фортуной в доле.
–

17

Так думал он, гуляя под дождем.
–

Мы ж, неудачники, всю жизнь чего-то ждем,

Да так и погибаем без признания".

Дождь стал сильней. Лавров в машину сел

И сквозь стекло на струи все глядел,

Найти пытаясь бедам оправдания.

18

Что ж, даже гениев при жизни не ценили.

Тот спился, этот сник, того убили.

Бороться с мнением толпы – напрасный труд.

Но стоит

гению прожить и кануть в Лету,

Как много нового прибавится к портрету:

Читатели – прочтут и перечтут,

19

Приверженцы – украсят, обелят,

Противники – обгадят, очернят.

Завистники – в друзья себя запишут,

Мыслители – чего-то напророчат,

Ругатели – зачем-то опорочат.

Историки – истории напишут,

20

Которых не бывало никогда.

Таков путь гения. Он был таким всегда.

Ни времена его, ни нравы не изменят.

Поэтому, мой друг, пока живой,

Трудись себе с надеждою одной,

Что, может быть, когда-нибудь оценят.

Глава пятая

1

Теперь хочу прервать событий ход,

Чтоб рассказать о Пилине. Идет?

А нет, так авторским воспользуюсь я правом.

Валерка Пилин был одним из тех,

Кто с ранних лет учился без помех,

Предпочитая играм и забавам

2

Умерших классиков забытые тома,

Был восхищен дуэлями Дюма,

Дворянской честью смелых декабристов,

Их революционностью идей.

Любил читать в порыве юных дней

О тайных подвигах идейных террористов,

3

О революциях, о новом поколении.

И он нередко пребывал в волнении

От только что прочитанных страниц.

То мнил себя Лазо, то де Артаньяном,

Или Котовским, от сражений пьяным,

С отрядом меж пылающих станиц.

4

Какой мальчишка не мечтал, что он

То Робин Гуд, а то вдруг Робинзон,

Разведчик, сыщик, командир отряда,

Не важно кто, но главное, чтоб был

В герое ум, чтоб честь была и пыл,

И благородство. Большего не надо.

5

Но и на меньшее не шли мы никогда.

Взрослел Валерка. Это ли беда?

Он был все тот же: чувственный, ранимый.

Он был как сотни маминых сынков.

Ну что поделать, да, он был таков,

Послушный сын ворчливой тети Симы.

6

Поздней он стал за жизнью наблюдать.

Он жизнь любил, любил безмерно мать

И восхищался разумом вселенским,

Создавшим этот мир таким, как есть.

Он верил в доброту, в любовь и честь.