Шаркающий человек
Шрифт:
Я обняла свою настрадавшуюся малышку и сказала, что совершенно, ни капельки на неё не сержусь. Это была чистая правда.
Когда я сама поверила в реальность этого существа? Сложно сказать, но произошло это далеко не сразу. Как бы ни были расшатаны мои нервы, я оставалась и до сих пор остаюсь взрослой, разумной женщиной, не склонной верить в страшных чудовищ из сказок. Чудовища существуют, полагала я, но все они являются порождением вывихов человеческой психики. Вся прочитанная литература на тему психологии подводила меня к этому выводу.
Но я начала замечать странные вещи, происходившие, когда нас не было дома. Не меньше трёх раз в неделю мы выходили в парк по соседству, потому что растущему детскому организму вредно всё время торчать в четырёх стенах. Там Настя немного оживлялась, даже завела
Я расставила несколько «ловушек», пока Настя обувалась в прихожей перед очередной прогулкой: тонкая полоска скотча тут, натянутая поперек прохода нитка там… Долгое время всё оставалось на своих местах, и я даже начала считать себя пугливой дурой. Но в один из дней нитка оказалась порвана. Вся в холодном поту, дрожащими пальцами проверяя свои маячки один за другим, я смогла проследить весь путь того, что бродит здесь в наше отсутствие. Я повторяла и повторяла эксперимент, оставляя при этом в некоторых комнатах источники шума. И пришла к единственному выводу, на который указывали факты: пока нас нет, кто-то или что-то иногда ходит (шаркает?) по всему дому, тщательно избегая комнат, в которых раздаётся какой-либо звук. Я вновь потеряла сон, целыми ночами ворочалась в кровати, прислушиваясь, прислушиваясь бесконечно, приближаясь к новому нервному срыву, новому психозу, но что я могла поделать? Был бы с нами Витя… Я должна была держаться и быть всегда настороже, пока не будет найдено решение — ради дочки. Теперь уже я сама оставляла включенным телевизор, делая его громче. Настя грустно, понимающе глядела на меня, но ничего не говорила. Всё было ясно без слов.
Вскоре я прекратила игры в детектива: в них больше не было нужды. Возвращаясь домой, мы решили удлинить путь (стояла чудесная погода) и обойти наш дом вокруг. В окне нашей спальни, где я, уходя, оставила гореть лампу на столе, стояла (вернее сказать, корчилась, рвано дёргалась), отвратительная фигура с болезненно гипертрофированными конечностями. Прежде чем я успела отвернуться, Настя проследила за моим взглядом, увидела, по-птичьи вскрикнула «Это он! Он!!» и обречённо разрыдалась, уткнувшись в моё пальто. Эту ночь мы провели на лавочке детской площадки в паре километров от дома. Дочка задремала, положив голову мне на колени, пока я, внутренне холодея, тайком разглядывала её кошмарные рисунки: те, сделанные на приёме психолога, которые так и не решилась выкинуть. Сколько бы я ни всматривалась, сходство с увиденным в проёме окна силуэтом, к моему ужасу, оставляло мало пространства для сомнений.
Мы осмелились вернуться домой лишь под утро. Я несла продрогшую Настеньку на руках, лихорадочно пытаясь придумать план нашего спасения. Ничего не получалось. На то, чтобы арендовать квартиру, у нас не хватило бы денег, родственников по моей линии давно не было в живых. Родни Вити я не знала, он не очень ладил с ними, а его телефон не отвечал с тех пор, как он оставил нас. Решила, что распродам технику и мебель, чтобы хватило на месяц аренды какой-нибудь однушки на окраине, подальше отсюда, и попробую занять денег у соседей, что-нибудь им правдоподобно наврав. Самое главное сейчас — как можно скорее съехать из проклятого жилища, облюбованного сверхъестественной мерзостью. Воплощению этого плана я и посвятила следующий день.
Я не успела.
Мы смотрели старое кино — рождественскую комедию, кассету с которой Настя отыскала где-то на полках. Я согласилась отвлечься от размещения в интернете объявлений о срочной продаже холодильника, нам обоим было необходимо отвлечься от кошмара. Конечно же, утомлённые прошлой ночью, мы почти сразу же заснули. Придя в себя на диване в обнимку с дочкой, я сразу поняла, что меня разбудило: полная тишина. Синий экран телевизора извещал, что кассета закончилась и перемотана на начало. В доме было ужасно, невыносимо тихо, от чего мы обе давно отвыкли. Посмотрев вниз, я увидела, что Настя тоже не спит: она глядела на меня огромными, умоляющими глазами. Вопреки этим немым мольбам, из коридора послышалось:
Ш-ш-шрх.
Минуту ничего не происходило,
Ш-шрх. Ш-шрх. Ш-шрх.
Схватив трепещущую дочь в охапку, я попятилась к двери в спальню, как можно дальше от коридора, по которому оно приближалось. Не думая, что делаю. Мозг в голове не мог думать, он просто кричал, визжал на одной ноте, но с губ не сорвалось ни звука. Глаза обшарили спальню в поисках места, где мы сможем затаиться вдвоём: кровать, журнальный стол, занавески. Мало места, хорошо просматривается, слишком прозрачные — варианты отметались один за другим. Шкаф. Нет, там полки. Другой шкаф, идиотка! Платяной шкаф, в котором хранились пиджаки мужа. Подходит. Если немного приподнять дверцу, открывая, она не скрипнет. Шум крови в ушах почти заглушал звуки движения позади, но не полностью. Нет, не полностью. Оно приближалось быстрее, чем мы успевали спрятаться. В три движения я открыла дверцу (пожалуйста, не скрипи!), запрыгнула внутрь, закрыла, цепляясь за головку шурупа, торчащую со внутренней стороны, ломая ногти. Полоска света становилась тоньше… Исчезла. Нечто выволокло себя в соседнюю комнату. Знакомо заскрипел паркет. Теперь главное сидеть тихо, очень-очень…
Настя заплакала. Она просто не могла больше выносить такой страх, она ведь такая маленькая! Никто не обязан выносить такое, тем более ребёнок. Но прямо сейчас, именно сейчас она должна быть сильной и храброй девочкой, шептала я ей, нежно гладя по волосам, и тогда всё с нами будет хорошо. Это, злое, скоро уйдёт, а мы переедем в другой дом, где будем только ты да я. Ты у меня такая молодец, потерпи ещё немножко, сожми свои губки, тс-с-с… И она правда была очень храброй, она сжала губы и закрыла рот ладошками, просто это уже не помогало. Это был даже не плач — всхлипы и тихий вой, идущие изнутри. Непроизвольные, как икота. Звуки снаружи шкафа приблизились, и да, то были шаги, уже очень близкие. Я поняла, что плачу сама, только когда почувствовала соль на губах. Вспомнив рассказ Настеньки про котёнка, я обняла её крепко-крепко. Так крепко, как только могла. Пусть только один из нас, Настенька. Если так суждено, пусть это хотя бы будет только один из нас. Т-с-с, малышка, всё очень скоро будет хорошо, не сучи ножками, мамочка с тобой. Ведь лучше, если это мамочка, правда? Лучше мамочка, чем Шаркающий Человек. Настя затихла, её милая головка свободно повисла, и растрепавшиеся волосы упали на лицо. Хорошо, что в шкафу было темно, подумала я, собирая их обратно в хвостик, как делала каждое утро все последние годы. Хвостик всегда очень ей шёл. Я укачивала на руках свою мёртвую дочь, когда шаги снаружи вдруг быстро приблизились. То, что было там, остановилось перед самым шкафом. Дверца с треском распахнулась, в глаза ударил яркий свет люстры, и на его фоне, ослеплённая, я с трудом разглядела склонившуюся надо мной фигуру. Обычную, вовсе не искажённую.
— Марина?!
— …Витенька?
Я почти закончила свой рассказ, да и бумаги больше не осталось. Светает, и розовое солнце полосами ложится на больничную простыню, проникая сквозь двойную решётку на окнах палаты. Как вы уже догадались, никто не поверил, что оно, это существо, действительно было там. Что оно забрало бы нас обоих, если бы Витя не пришёл. Что во всей этой ситуации я — жертва.
Меня поместили в клинику, и я рассказала им всё, что знала, но этого оказалось недостаточно. Как будто мало того, что я потеряла любимую дочь и, теперь уже окончательно, потеряла мужа. Надо же, оказывается, он всё же не уехал. Не смог. Приглядывал за нами всё это время. Заходил со своими ключами (видимо, заранее сделал дубликат), оставлял деньги, которые я потом находила. Узнаю своего Витю. В тот вечер он решил зайти за парой своих костюмов, считая, что мы с Настей, как обычно, будем в это время в парке. Он совсем не навещает меня в больнице.
И словно я недостаточно наказана, меня могут перевести в тюрьму, если так решит суд, ознакомившись с результатами медэкспертизы. Надеюсь, эти записи помогут им принять правильное решение. Ещё я хотела бы, чтобы их копию передали моему Вите. Пусть делает с ними, что хочет — выкинет, сожжёт… Прочтёт. Я хотела бы, чтобы прочёл. Чтобы понял, как сильно я его люблю. Что всё, что я делала, было только для счастья семьи, Настеньки и самого Вити. И что во всём этом, так или иначе, в конечном счёте виноват именно он.