Шарль Перро
Шрифт:
Основным искусством, процветавшим в литературных салонах, была устная беседа. У этого искусства имелись свои законы. Подбор гостей был невелик — от восьми до тридцати человек. Установились свои правила ведения споров, в которых главное было не приблизиться к истине, а блеснуть отточенной игрой ума. Имело значение умение хозяйки дирижировать беседой, словно оркестром, меняя темы и звучание речей. Потому и основывали литературные салоны не мужчины, а женщины. Конечно, попасть в литературный салон мог не каждый. Приглашались лишь знакомые, близкие по взглядам люди, как правило, по рекомендации одного из завсегдатаев.
Семья Перро скоро примирится с режимом и перейдет к нему на службу. Но пока, по горячим следам поражения Фронды, братья находились в оппозиции к королю и в разговорах всячески критиковали его. Однажды в пылу беседы Пьер заметил Шарлю:
— Ты знаешь, сегодня очень актуально прозвучала бы твоя «Энеида»! Не думаешь ли ты ее опубликовать?
И Шарль понял, что время приспело. Поработав над текстом и обсудив его с братьями, Шарль отнес «Шутливую Энеиду» (под названием «Стены Трои, или О происхождении бурлеска») в типографию. Клод и Николя, его соавторы по редакции 1648 года, благословили брата.
В «Мемуарах» Шарль вспоминал:
«…„Энеида“ Вергилия послужила основой для нашего труда, первая книга которого была написана совместно и напечатана, а вторая полностью составлена моим братом медиком и осталась только в рукописи. Юмор в „Стенах Трои“ зашел, правда, далековато, но есть там замечательные моменты. В целом и сюжет неплох, потому что очень ловко придумано, будто Аполлон изобрел большую поэзию как сын Юпитера, ибо эта поэзия зовется „языком богов“, что он придумал сельскую или пастушескую поэзию, чтобы быть пастухом, и бурлеск, шуточный жанр, — чтобы построить троянские стены с Нептуном, и что всем тривиальным выражениям, входящим в состав бурлеска, он научился в различных мастерских, у всякого рода рабочих».
1654–1656 годы
Зима выдалась морозная, снежная, и мать почти не отходила от камина. Она сильно постарела. Тюлевая оборка чепца окружала ее обрюзгшее лицо с двойным подбородком. Лицо было желтое, цвета лежалого воска, глаза — словно два черных пятна на этом мертвенно-бледном лице — поблескивали из-под дряблых век. Рядом, придвинув кресла к огню, иногда собирались и сыновья. На этих «семейных советах» Перро решали наболевшие проблемы.
На этот раз разговор шел о Фронде. В новой мирной жизни каждому нужно было находить свое место. В первые годы Фронды Перро держали сторону оппозиции. Теперь пришла пора примириться с королем. Больше того — Перро пошли на государственную службу: Пьер стал работать приказчиком, и у него в подчинении оказался Кольбер, восходящая звезда на небосклоне политической жизни Франции. Жан занимался адвокатской деятельностью, и только Николя (сейчас он был в отъезде) не изменил своей позиции — она скоро приведет его к открытому конфликту с властью.
…Сегодня на их «совете» решалось, что делать дальше. Пьеру предложили купить отличную должность — главного сборщика финансов Парижа, и он принял ее с одобрения матери и братьев. В отношении Шарля же было решено, что он будет помогать брату.
Этот январский вечер 1654 года Шарль запомнил на всю жизнь: была определена его судьба.
В «Мемуарах» он писал:
«…Когда мой брат, купив должность финансового сборщика в Париже, предложил мне поехать с ним и стать его приказчиком, я принял его предложение, в котором, впрочем, находил больше удовольствия и сладости, нежели в облачении в дворцовую мантию. Я работал с ним десять лет, после чего ушел к Кольберу».
Он помнил, как облегченно вздохнули братья, когда сложный вопрос был наконец решен, и с каким нетерпением Жан позвал слугу и приказал накрывать ужин.
Стол придвинули ближе к камину, чтобы мать могла сидеть в тепле. После выпитого вина братья раскраснелись, расстегнули рубахи, речь их то и дело перемежалась шутками, и мать со счастливой улыбкой следила за ними.
— Мой офис будет располагаться в Марэ, — уточнил Пьер.
— Самом дальнем пригороде Парижа? — удивилась мать.
— Но больше всего времени мы будем проводить в Вири. Особенно Шарль! Наш дом нуждается в ремонте, вот Шарль и займется им.
Шарль поднял бокал, в котором колебалось красное вино:
— Братья, я пью за Вири! Я боготворю наше Вири, его чистый сельский воздух, красивый пейзаж, наш дом, милый мне с детства!
А уже допивая вино, Шарль подумал:
«Главное, там тишина! Там можно будет поработать, заняться чтением, размышлениями на философские темы, писательством…»
Долго не расходились братья в тот вечер. Сидел с ними и Пьер, хотя ему наутро нужно было ехать в Лувр договариваться о покупке своей должности.
И вот Шарль и Пьер на пути в Вири. Возок закрыт, теплая меховая шуба прикрывает ноги, и они говорят, говорят… О чем? О детстве, о литературе, о матери, о Фронде, о новой работе. Они еще не знают, что им предстоит прожить вместе десять лет и вместе решать финансовые проблемы Парижа. Удивительно, но братья так никогда и не наскучат друг другу.
В «Мемуарах» Шарль писал:
«Поскольку мои обязанности не очень-то меня занимали, так как надо было лишь получать деньги и отправлять их либо в хранилище, либо частным лицам, назначенным главными казначеями, я вновь взялся за учебу. Главным поводом к этому была прекрасная библиотека, купленная братом у наследников аббата де Серизи, члена Французской академии. Я был счастлив находиться среди таких книг».
Библиотека в самом деле была огромной. Сотни томов, одетых в кожаные переплеты, — многие на латыни, но немало и на французском. Аббат любил литературу и покупал как древних авторов, так и все новинки современной прозы и поэзии.
Для библиотеки были отведены две самые большие комнаты на втором этаже. Книг было так много, что Шарль не сразу смог даже пересчитать их.
Впервые Шарль так близко познакомился с прециозной, галантной литературой — аристократическим направлением в литературе французского барокко XVII века. Он был отчасти знаком с ним по салону мадам де Саблиер. Теперь он мог сам прочитать сонеты, стансы, послания, баллады, рондо поэтов Вуатюра, Гюи де Бальзака и других. Он буквально открыл для себя прециозную поэзию.