Шарль Перро
Шрифт:
Арестант иногда ходил прогуливаться в садик, находившийся на бастионе, подножие которого омывалось рекой Луарой. Настал август. Кардинал заметил, что река по убыли воды оставила у основания бастиона пустое пространство. Также заметил он, что между террасой, на которой стоял его охранник, и садом бастиона была дверь, которая была сделана для того, чтобы солдаты не ходили есть виноград. На этом кардинал построил план своего побега. У него имелась цифирная азбука, служившая ему для переписки; с ее помощью он уведомил своих сторонников, что убежит 8 августа. Один преданный кардиналу дворянин должен был в 5 часов утра находиться у основания бастиона с конюшим герцога Бриссака
Побег удался, но в дороге лошадь сбросила кардинала, он раздробил себе плечо и вынужден был отказаться от похода на Париж и отправиться в свой семейный замок Машкуль, известный тем, что здесь когда-то жил его отдаленный предок — маршал Франции Жиль де Ретц, вошедший в историю как людоед Синяя Борода.
Так Божьим провидением Париж был спасен от новой кровопролитной бойни. Все обстоятельства благоприятствовали юному королю. Он был в самом начале своей долгой жизни, и солнце, которое стало его девизом, лучезарно выходило из-за облаков. Фуке щедрой рукой пополнял казну. Деньги Парижа собирал Пьер Перро. На первых порах у него и у Шарля все получалось неплохо.
Приблизительно в это время Шарль вместе с Пьером стал посещать литературный салон мадемуазель Мадлен де Скюдери, располагавшийся на улице Сен-Том-дю-Лувр. Шарль хорошо запомнил свой первый приезд сюда. По дороге в карете Пьер напомнил ему, что мадемуазель Скюдери написала талантливые романы: «Абрагим, или Великий паша» — он вышел в 1641 году, и «Артамен и Великий Кир» — он вышел в десяти томах в 1649–1653 годах. По совету брата Шарль прочел «Абрагима», как и некоторые тома «Артамена». Многословно, но, в целом, читать можно.
У дома, к которому они подкатили, стояло уже несколько экипажей. Но подъезд оставался свободным, ибо каждый экипаж, высадив седоков, проезжал дальше, давая место следующему. Накрапывал дождь, но братья не намочили обуви, ибо экипаж остановился под навесом против двери, которую услужливо открыл перед ними лакей. Сразу за дверью находился небольшой столик, на который Пьер положил пригласительные билеты; с помощью лакея они сняли плащи и шляпы и прошли по длинному коридору, освещаемому множеством бронзовых канделябров с ярко горящими свечами, к зеленой бархатной портьере, которую открыл перед ними другой лакей и держал до тех пор, пока братья не вошли в большую комнату, увешанную коврами. Здесь беседовали, стоя у невысоких столов или у стен, несколько нарядно одетых мужчин и женщин, которые при виде молодых людей оживились, закивали приветственно головами, улыбнулись. В ту же минуту, словно кто-то известил ее о прибытии новых гостей, вышла из-за красной бархатной портьеры, служившей дверью, красивая статная женщина с бриллиантовым колье и бриллиантовой брошью в волосах и широко раскрыла для приветствия руки:
— Пьер! Как приятно, что ты наконец пришел!
Шарлю казалось, что она не переступает ногами по полу, а плывет. Хозяйка тут же перевела взгляд на него:
— А это, как я понимаю, твой брат?
— Да, это Шарль Перро, адвокат и мой приказчик.
— Так вот, Пьер, — Мадлен де Скюдери кокетливо взяла его за краешек кружевного воротничка, — запомни: в моем салоне тебя зовут не Пьер, а… — она подумала мгновение и сказала: — а Павсаний! Так звали сына Клеомброта, победителя в битве при Платеях. Неплохое имя? — Мадлен обвела лукавым взглядом присутствующих и у всех поймала в глазах одобрение. — Ну а ты, Шарль, — повернулась она к младшему брату, — будешь… — она опять задумалась, — …будешь Хромий. — Заметив удивленный взгляд Шарля, объяснила: — Хромий — достойное имя — это единственный из аргосцев, уцелевший после битвы со спартанцами. Согласен?
Шарль кивнул: он был в выдуманном мире, так пусть и имя у него будет выдуманное.
Все захлопали в ладоши, а одна из дам, щеки которой чрезмерно были тронуты яичным белком и еще какими-то разностями, подошла к ним поближе и представилась:
— Промения! — и тут же пояснила, что так звали старшую из додонских жриц, которая сообщила некоторые любопытные сведения Геродоту.
Шарлю захотелось узнать подлинное имя этой разговорчивой девушки, ибо она была недурна собой, имела чудесные длинные волосы, а глубокое декольте открывало высокую грудь дивной белизны. В свою очередь, незнакомка стала кокетливо строить ему и Пьеру глазки. Она сообщила, что является одной из самых верных сторонниц эмансипации женщин и тоже требует отмены брачных уз — этих рабских оков честной женщины — и стоит за пробное супружество.
— В брак надо вступать после многих приключений. Ибо жизнь коротка, и надо брать от нее все сполна.
— С чего же прикажете начинать? — спросил Пьер. — С незаконного сожительства?
— О Боже! — воскликнула девушка, развернув веер и прикрыв свой соблазнительный бюст. — Если бы все думали так, как вы, романы кончались бы на первой же странице! Вот было бы восхитительно, если бы Кир сразу женился на Мадане, а Аронс без дальних размышлений обвенчался бы с Келией!
Мадлен де Скюдери, встретившая новых гостей, оказалась рядом и, услышав последнюю фразу, поддержала Промению:
— Читайте мои романы! Это настоящие учебники любви!
Хозяйке салона было уже пятьдесят лет, но она прекрасно сохранилась.
— Мы пока не начинали! — громко обратилась она к гостям. — Так что знакомьтесь, разговаривайте, а я буду делать последние распоряжения.
И сразу после ее слов в зал вошел лакей и на подносе предложил на выбор сок, горячий шоколад и вино. Шарль взял мороженое, Пьер — бокал с красным вином, быстро опустели чашки с шоколадом…
К братьям подошли двое мужчин и дама, спросили: рассчитывают ли братья стать постоянными посетителями салона или редкими гостями? Поговорили о событиях на фронте, вспомнили об успехе маршала Тюренна под городом Ландерсен, потом отметили успех короля, который возглавил армию и в три дня взял город Конде — тот самый, имя которого носит мятежный принц.
«Зато Конде разбил фуражиров короля и граф Бюсси-Рабютен потерял свое знамя», — подумал Шарль, который боялся что-то сказать вслух, ибо давно заметил, что беседующие — и мужчины, и дамы — пользовались в разговоре какими-то нарочно искаженными словами, словно стеснялись родного языка.
Он уже слышал, что обитателей литературных салонов объединял упрямый отказ признать и принять действительность в ее плотском, то есть низменном и грубом обличье. Хозяйки и посетители салонов старались создать вопреки повседневности некие оазисы идеального, уголки рукотворного рая, где все должно быть возвышеннее, изящнее, нежнее, не такое, как у всех, — иные чувства, иные имена, язык, платье. Необходимым условием вхождения в прециозный кружок была не столько принадлежность к дворянскому сословию, сколько принадлежность к некоей «аристократии духа». Любви в обществе обитателей искусственного рая не было. Вместо нее полагалось долгое, трудное служение неприступной красавице. Беседы здесь превращались в нескончаемые диспуты о тайнах сердечных движений. Речь должна была изобиловать сложными перефразами. Житейское поведение обязывало отвергать заповеди природного здравомыслия.