Шарло Бантар
Шрифт:
— Ну, и что же из этого следует?
— Из этого следует, — продолжал Люсьен, — что, по-видимому, не всегда мир между гражданами способствует достоинству и благополучию отечества.
— Да, так было до четвёртого сентября. Но правительство национальной обороны поклялось изгнать неприятеля из Франции, — сказал Колар.
— В чём оно клялось, не знаю. Не многое доходит к нам сюда, в плен. Ясно одно: Версаль и Берлин не воюют, а сотрудничают…
— Да, сидя тут, нам, конечно, трудно разобраться… Ваша невеста не подаёт никаких вестей? — перевёл вдруг Колар разговор на другую тему.
— Ничего о ней
— Судя по тому, что вы о ней рассказывали, она, вероятно, с инсургентами. [41] Их фантастическая затея соответствует её пылкому характеру. Жаль, конечно, что в такой опасный для неё период вас нет рядом с ней.
— Много бы я отдал, чтобы быть там, возле неё!
— А я, признаюсь, предпочитаю оставаться здесь, — холодно отозвался Колар. — Лучше, чтобы тебя схватили немцы, чем взяли в плен свои.
41
Инсургент — повстанец, участник восстания.
— Ну, это, знаете ли, дело вкуса, — не без иронии ответил Люсьен.
В тот день разговор дальше не пошёл, но вскоре Колар к нему вернулся:
— Я очень вам сочувствую: вы так тоскуете по своей возлюбленной, так рвётесь к ней! Неожиданный случай даёт мне возможность вам помочь. Один из немецких командиров заинтересован в судьбе близких ему людей в Париже. Люди эти страдают там от голода, и немец хочет переправить им десять тысяч франков. За эту услугу он обещает снабдить нужными документами то лицо, которое возьмётся ему услужить; немецкие кордоны сразу откроют ему проходы. Конечно, дело рискованное, но, если хотите, я вас порекомендую как человека, заслуживающего доверия.
— Я пойду на любой риск, — вскричал, не раздумывая, Люсьен, — если есть хоть маленькая надежда попасть в Париж.
На следующий день Колар, держа в руках десять тысячефранковых билетов, объяснял Люсьену:
— От вас ничего не требуется, кроме сохранения полной тайны и передачи этих денег Гансу Эггеру по адресу: Сен-Жермен, сорок три. Согласны?
— Согласен! Если это всё, чем я обязан человеку, возвращающему мне свободу и возможность увидеть Мадлен.
— От себя дам вам дружеский совет: выполните поручение тотчас, как пройдёте ворота Парижа… Мало ли какие неожиданности могут встретиться. Лучше не иметь при себе столько денег. Вот и всё… Да! Чуть не забыл: остаётся ещё небольшая формальность. Я вам вполне доверяю, но не знаю, каким доверием пользуюсь сам у вашего освободителя. Поэтому прошу подтвердить, что я передал вам полностью все десять тысяч франков.
Колар протянул вместе с деньгами листок бумаги, на котором было написано:
«Получил от господина Альбера Колара десять тысяч франков для передачи в Париже господину Гансу Эггеру или архиепископу д’Арбуа».
— Д’Арбуа? — удивился Люсьен. — Ведь вы называли мне только Ганса Эггера.
— Лицо, посылающее деньги, объясняет это тем, что Ганса Эггера может не оказаться в Париже, тогда как известно, что архиепископ там, и он-то уж переправит деньги по назначению. Но сперва, конечно, вы должны зайти по указанному вам адресу.
После этих разъяснений Люсьен, не колеблясь, скрепил расписку своей подписью.
Через несколько дней, следуя наставлениям Колара и при помощи указанных им людей, Люсьен очутился в Париже. Верный данному слову, он прежде всего направился на квартиру Ганса Эггера.
Но каково было его изумление, когда на звонок вышел… Альбер Колар.
— Не удивляйтесь, — сказал он совершенно спокойно. — Чудес не бывает. Если одному военнопленному удалось проделать путешествие из немецкого лагеря в Париж за пять дней, то почему бы другому не пройти по этому же пути ещё быстрее?
— А господин Эггер?.. — спросил только Люсьен, предчувствуя ещё более неприятную неожиданность.
— Не разыгрывайте невинного младенца, — вдруг грубо оборвал его Колар. — Вы политический деятель, поощряли стачки, поддерживали социалистов, добровольно взяли ружьё, чтобы бить неприятеля, посягнувшего на вашу отчизну. И что же? Стоило прусскому офицеру предложить вам встретиться с вашей возлюбленной, и вы сразу же с полной готовностью идёте на то, чтобы стать его тайным агентом!
— Да как вы смеете! — закричал Люсьен, сжимая кулаки.
— Бросьте! Меня не обманете! — злобно сказал Колар. — Вы не маленький и должны были знать, на что идёте. Кстати, епископ д’Арбуа, которому вы так охотно взялись помочь, заключён в тюрьму Сатори вместе с многими другими почтенными обитателями Сен-Жерменского предместья. [42] Они, знаете ли, пришлись не по вкусу переплётчикам и сапожникам, которые сейчас хозяйничают в Париже… Впрочем, ступайте к своей невесте, можете снова цепляться за её юбку и кричать вместе с ней: «Да здравствует Коммуна!» Я знаю, вашего энтузиазма ненадолго хватит. Подышите немного парижским воздухом, и отрезвление наступит скоро. Вы быстро поймёте, что надо делать.
42
Сен-Жерменское предместье — аристократический район Парижа.
— Возьмите ваши деньги! — Люсьен швырнул тысячефранковые билеты на стол и повернулся к выходу.
— Деньги не мои, — остановил его Колар. — Они получены из Французского банка, предназначены вам, и вы можете на них рассчитывать, когда убедитесь, что акции вашего папаши очень пали в цене… Да, ещё вот что…
Люсьен уже было приоткрыл дверь, но задержался на пороге.
— Помните, если вы не будете нам помогать, я отправлю вашу расписку прокурору Раулю Риго, а копию… мадемуазель Мадлен Рок. Сюда не трудитесь приходить: меня здесь больше не застанете. Мы вас найдём сами, когда это будет нужно.
Глава девятая
На крепостном валу
19 мая Гастон Клер вместе с сорока пятью подростками, под командой сержанта Национальной гвардии Жака Леру, прибыл к воротам Майо, на западном участке крепостной ограды Парижа.
Сначала они и в самом деле, как говорил Гастон своему другу, работали у Сен-Флорентийского редута. Но на следующий же день их отправили к воротам Майо для исправления повреждений, причинённых неприятельскими снарядами.
Перед юными коммунарами предстала страшная, но величественная картина.