Шашлык из трех поросят
Шрифт:
— Ну да, как от обезьяны, — невинно поддакнула Жанна.
— Ты бы так не говорила, если бы познакомилась с ним поближе! — Катька бросилась на защиту африканского атташе. — Он такой.., такой…
— Все ясно! — вздохнула Жанна. — Эта дуреха влюбилась в своего атташе. Глупее ничего не могла придумать?
— Сердцу не прикажешь… — пригорюнилась Катя.
— Слушай, а как же твой муж-профессор? — не выдержала Ирина. — Не ты ли вечно твердила нам, как ты его обожаешь? Не ты ли все уши прожужжала нам о
— Где он, мой муж? — завопила Катерина так громко, что даже сонный бармен покосился в их сторону. — Когда он вернется из своей Африки? Может быть, он меня уже забыл!
Катькин муж профессор Кряквин уже полгода кочевал по пустыням и саванне черного материка, заходил и в джунгли. Вестей от него не было никаких.
— Между прочим, я с мужем жила меньше, чем без него, — заявила Катерина, — так что вполне могу считать себя свободной.
Даже Жанна не нашлась что ответить на такое заявление.
— Да зачем тебе нужна эта африканская горилла в смокинге? — спросила она. — Что на нем, свет клином сошелся?
— Так я поэтому и расстраиваюсь, — объяснила Катя, — что теперь у меня ничего с ним не получится. Потому что работы украли.
— То есть ты хочешь сказать, что этот самый Люсьен, или как его там, интересовался тобой только из-за этих панно? — догадалась Ирина.
— Ну да, вот вы меня по уши деревянной считаете, Жанна так прямо и говорит. А ты, Ирка, хоть и молчишь, но я же вижу, как ты на меня смотришь…
— Ну что ты, — устыдилась Ирина.
— Да погоди ты! — прервала Жанна. — Что там про работы твои было, говори быстро!
— Вот я же и пытаюсь вам сказать, что я не полная дура и не стала обольщаться насчет Люсьена. Ну что он на меня запал! Он все меня про панно спрашивал, хотел купить, — А ты?
— А я отговариваюсь, что, мол, пока выставка не кончится, я не могу ничего продавать.
Особенно он этим большим панно интересовался, ну, где две звезды и лошади… А я именно эту работу продать ни в коем случае не могу, потому что…
— Катерина, не мямли! — хором вскричали Ирина с Жанной.
— Ну, в общем, я хотела ее себе оставить, а вообще-то эти камни, которые звезды, я без спросу взяла у Валика. Как же я могу продать панно, если Валик очень просил меня ничего не трогать из его вещей?
— А тогда зачем же ты… — начала было Жанна, но Ирина остановила ее, потому что и так все было ясно, что Катерина, терзаемая муками творчества, забыла обо всех запретах.
— А чего ж ты нам раньше про это не сказала? — спросила Ирина. — Морочила голову тут про мясо зебу, про кус-кус какой-то, про маниоку с тапиокой…
— А я когда рядом с Люсьеном нахожусь, то голова вообще отказывает, — призналась Катерина, — совершенно ни о чем думать не могу, так на меня его присутствие влияет. Я только его голос слушаю и в глаза смотрю — черные и глубокие, как африканская ночь…
— Все ясно, — отрубила Жанна, — твои тряпочки спер культурный африканский атташе. Уж очень ему приспичило получить панно. У них, у диких народов, всегда так: если чего-то хочется, стало быть, нужно это получить любой ценой. Твой Люсьен — самый настоящий ворюга. Да еще и убийца к тому же!
— Не смей так о нем говорить! — вскричала Катя и стукнула Жанну по руке. — Ты ведь его совсем не знаешь! Он благородный, он там у себя очень знатного происхождения!
Она схватила пустое блюдечко из-под орешков и от полноты чувств стала размахивать им.
Скользкое блюдечко выпало у Катьки из рук и разбилось. Бармен вытянул шею, но Ирина успокаивающе махнула рукой — мол, уладим все, не волнуйтесь…
— Ты что — сдурела совсем? — прошипела она Катьке. — Как ты себя ведешь в общественном месте? Хочешь, чтобы нас в милицию забрали за дебош? Вот капитан Матросова обрадуется!
— А чего она, — надулась Катька, — про Люсьена такое говорит.
— Что хочу, то и говорю! — вспыхнула Жанна. — И между прочим, все совершенно правильно! Этот твой атташе какой-то подозрительный, он мне еще вчера не понравился. И вообще, больше думать не на кого, кому еще могли твои панно понадобиться? Это уж я так сказала милиционерше этой, что они десять тысяч баксов стоят, а на самом деле…
— А на самом деле… — зловеще проскрипела Катя, и Ирина поняла, что сейчас разразится гроза.
Как творческая личность, она Катьку в общем-то понимала. Если бы кто-то походя и так неуважительно отозвался о ее романах, она бы тоже обиделась. Жанна же совершенно не представляла себе, что можно и чего нельзя говорить творческой личности, которые, как известно, очень обидчивы.
— Значит, по-твоему, я занимаюсь ерундой и ничего не стою, а интересно, сколько ты сама стоишь без своей нотариальной конторы? Подумаешь, завещания она умеет составлять, скажите, какое достойное занятие! У меня, значит, нет ни таланта ни вкуса, а ты думаешь, что тебя очень украшает весь тот серебряный лом, которым ты обвешиваешься с ног до головы и звенишь при ходьбе, как китайская погремушка?
Жанна онемела, а Ирина низко наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Катерина попала в самую точку. У Жанны и вправду было странное пристрастие к серебряным украшениям.
Она могла бы позволить себе носить бриллианты, а вместо этого надевала чудовищных размеров серебряные серьги и мониста. Однако не следовало спускать Катьке, этак она совсем распояшется.
— Послушай, это уж слишком! — строго сказала Ирина. — Мы вовсе не критикуем твой вкус.
А ты сразу переходишь на личности, так нельзя.