Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
Собственно, он и явился невольной причиной того, что Шакунта отвыкла от обычной стряпни арабов, так что первые ее опыты после долгого перерыва на этом поприще оказались плачевны. Арабы едят мясо, и оно для них признак благоденствия, и чем богаче пир - тем больше на нем мясных блюд, и даже породистые кони получают его - правда, сваренным вместе с ячменем или рисом. А индийцы поразили Шакунту тем, что употребляли только растения и злаки с пряностями. Она задала несколько вопросов Кабуру - и выяснила, что индийские жены доживают до преклоных лет, сохраняя статность, свежесть кожи и
Позднее, старательно изображая стряпуху, она сперва даже не пробовала свои произведения, помня, что много лет назад она готовила точно так же и все ее хвалили. Потом не удержалась, попробовала, ужаснулась - и стала позволять себе несколько кусочков в неделю.
Кабур улыбнулся в ответ и подвинул к гостье блюдо с плодами сирийскими яблоками, персиками из Омана, султанийскими апельсинами и нарезанным арбузом.
– Наилучшее кушанье - это кушанье, которое сделали женщины, над которым мало трудились и которое ты съел с удовольствием, - произнес он. Так ведь говорите вы, арабы? Эти плоды разложила женщина, труда они не потребовали, кроме доставки с базара домой, а удовольствие принесут немалое.
Шакунта поблагодарила улыбкой и взяла апельсин.
– Один раз ты оказал мне помощь, о дядюшка, и вот я прихожу к тебе в другой раз, - сказала она.
– Знаешь ли, чем окончилось мое дело?
– Я попробую угадать это по твоему лицу, о доченька, - сказал аль-Сувайд.
– Очевидно, ты нашла мага, который осведомил тебя о судьбе твоей дочери, и ты отправилась разыскивать ее... и ты ее нашла, но радости это тебе не доставило!
– Она неблагодарна, как... как...
– Шакунта не смогла подобрать подходящее слово.
– Как все дети, о доченька, - аль-Сувайд осторожно вынул из ее стиснутого кулака нож, которым она собиралась разрезать апельсин, и сам сделал это.
– Вы, женщины, почему-то считаете, что они обязаны быть благодарны, а это не так. И вы страдаете из-за своей ошибки.
Сок спелого плода капнул на мягкую белую рубаху индийского купца. Он поморщился, ибо уважал безупречную белизну одежды, и стряхнул две капельки.
– Получается так, что я не могу выполнить договор!
– пожаловалась Шакунта.
– И чем же я тогда лучше этого гнусного выпивохи Салах-эд-Дина? Я все ей растолковала, я объяснила ей, что девятнадцать лет своей жизни сражалась за то, чтобы не нарушить верности слову, а она не захотела мне помочь!
– Начертал калам, как судил Аллах, - успокоил аль-Сувайд, протягивая на ладони дольки апельсина.
– Если этот договор так много для тебя значит даже теперь, когда ты познала иные радости и иных мужчин...
– А что у меня в жизни есть, кроме этого договора, о дядюшка?
– пылко спросила Шакунта.
– Мои сыновья выросли без меня, моя дочь не желает меня видеть! А мой внук...
– У тебя есть внук?
– Да, у меня есть внук, мне родила его дочь, и родила от царевича Мервана...
– Шакунта задумалась.
– Стало быть, он имеет какое-то право на престол?
– Клянусь Аллахом! Ведь именно об этом она мне и толковала! воскликнула Шакунта и рассмеялась смехом человека, который наконец-то и с большим трудом уразумел для себя нечто важное.
– Аль-Асвад поклялся, что мой внук станет наследником престола! Вот теперь все они - у меня в руках!
– Ты хочешь похитить ребенка?
– не одобряя, но и не порицая такого решения, спросил купец.
– Ведь если он необходим аль-Асваду, чтобы сдержать клятву, то выкуп за него будет огромен.
– Выкупом за него станет моя дочь! Она утверждает, что выйдет замуж за аль-Асвада! Ну так пусть он даст ей развод, и вернет ее мне, чтобы я отвезла ее к Салах-эд-Дину! В договоре, кажется, ничего не было сказано о том, что я должна привести свою дочь невинной...
– Действительно ли этот Салах-эд-Дин такой безнадежный пьяница, как ты его описала?
– Пьяница, гуляка и любитель хорошеньких невольниц, о дядюшка.
– Но какая разумная мать отдаст свою дочь такому человеку?
– А я и не собираюсь отдавать, - усмехнулась Шакунта.
– Я только привезу ее и введу в его жилище. А потом уж пусть сражается с ней, как знает! Я полагаю, что она сумеет за себя постоять.
– Так что все дело - в похищении ребенка?
– уточнил аль-Сувайд.
– Ну, хорошо, у меня найдутся деньги, чтобы ссудить тебе, о доченька, и ты сможешь подкупить его нянек. Но ведь ты ко мне пришла вовсе не за деньгами - иначе бы ты сразу завела о них речь.
– Когда я шла к тебе, я думала и о деньгах, - призналась она.
– Но для меня важнее другое. Я хочу кое-что узнать.
– Спрашивай, о доченька.
Шакунта разжевала дольку апельсина.
– Видишь ли, о дядюшка, ребенка во дворце нет. Он уже похищен. И мне нужно отыскать его похитителей раньше, чем это сделают люди аль-Асвада.
– Давно ли это произошло? И каковы были обстоятельства?
– подумав, спросил старый купец.
– Мне важно знать все это, о доченька, ибо я не могу вкладывать деньги в дело ненадежное.
– Как же ты вкладывал деньги в мое воспитание?
– наивно спросила Шакунта.
Аль-Сувайд пожал плечами, развел руками - и стало понятно, что за доставку ко двору индийского владыки будущего Ястреба о двух клювах он получил-таки кое-какие жизненные блага.
Сообразив это, Шакунта задумалась.
– Говори всю правду, о доченька, - подождав немного, попросил купец. Даже если я не смогу вложить деньги во всю эту историю с ребенком, то все же сделаю тебе небольшой подарок.
– А правда такова... Моя дочь воспитывалсь во дворце франкского эмира.
– Ради Аллаха, не называй эти каменные сараи дворцами!
– попросил купец.
– В Афранджи холодные зимы, но иногда мне казалось, что под открытым небом теплее, чем в этих ужасающих дворцах. Потом я понял, в чем дело. Франки устраивают в огромных помещениях очаги величиной с эту вот комнату, и топят их целыми бревнами, и возникает такая тяга воздуха, что выдержать ее совершенно невозможно. Он прорывается снаружи во все щели, и нет тебе от него спасения кроме звериных шкур, из которых у тебя торчит только нос, о доченька!