Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
– О Гариб, о скверный, я не в состоянии поднять этот сундук, а тебя словно шайтан унес!
– Разве нас посылали за сундуками, о сын греха?
– отозвался Гариб из беседки.
– Клянусь Аллахом, нам велели взять то, что можно вдвоем пронести в мешках через пещеры, и даже дали целую опись!
– Кому госпожа давала приказание, мне или тебе, о несчастный, чтоб тебя не носила земля и не осеняло небо?
– полюбопытствовал человек, не покидавший дома.
– Она хочет, чтобы мы принесли вещи из комнат шейха, и еще те, что остались в ее спальне. А если мы чересчур здесь задержимся, то
– Разве никто не предупреждал госпожу, что путь через Черное ущелье ненадежен?
– спросил Гариб.
– Он был хорош, пока нужно было доставлять сюда тяжести, а потом от него следовало отказаться.
– Для тех, кто едет с юга, этот путь - наилучший, - возразил голос из темноты.
– И одурманенный банджем верзила - это такая тяжесть, о Гариб, что лучше ее доверить судну, чем человеческим рукам. Мало я разве перетаскал этих несчастных короткой дорогой от причала к первой же беседке? Ведь мало кого из них приносили через пещеры.
Хайсагур понял, что речь шла о молодых плечистых праведниках, песни которых запомнились Джейран, но что касается лиц - ее память сохранила лишь красивое лицо горбатого юноши, которого звали то ли Хасан, то ли Хусейн.
Впрочем, лица шейха он в воспоминаниях девушки не обнаружил.
– Поторопись, о Гариб!
– продолжал человек, хозяйничавший в доме мнимой Фатимы.
– Или мы безнадежно отстанем от людей Джудара ибн Маджида, да хранит его Аллах и да приветствует! И нам придется добираться до Хиры самим, а это дело опасное! Не станем же мы ждать попутного каравана с охраной!
– Вовремя же он прислал всадников к нам на помощь, клянусь Аллахом! подтвердил приверженность полководцу и Гариб.
– Иначе мы бы так и полегли вокруг верблюдов с женщинами! ..
А больше ничего он сказать не успел.
Из темноты возникло и приблизилось к нему заросшее бурой шерстью лицо, почти человеческое, над которым возвышались огромные, круто закрученные рога, подобные рогам антилоп.
Изо рта высунулись клыки, белизной соперничающие с верблюжьим молоком, и протянулись вперед на целый локоть!
Огненные глаза, окруженные зеленоватым свечением, воистину глаза посланца шайтана, приникли к его глазам - и душа Гариба улетела...
Хайсагур прежде всего отволок свое мохнатое тело под свисавшие ковры, помянув скверную Фатиму сердитым словом - эта негодяйка могла бы взять себе в слуги мужей более сильных как телом, так и духом.
Всякий раз, вселяясь в чужую плоть, Хайсагур прежде всего удивлялся слабости и неповоротливости людей. О том, что сам он был выше любого человека на голову, да и весил вдвое больше, он в первые мгновения накрепко забывал.
– Но если мы не нагоним войска Джудара ибн Маджида, то лучше нам и вовсе не показываться в Хире, ты же знаешь нрав нашей госпожи!
– продолжал незримый собеседник Гариба.
– Хотя она и довольна положением дел, но не будем сердить ее понапрасну. Что это ты там копаешься и возишься?
Хайсагур вспомнил, что Гариб, прежде чем рухнуть без памяти, выронил из рук узел с носильными вещами. В чужой памяти уже запечатлелся этот криво связанный узел и, как бы давая ему имя, прозвучало звонкое женское имя "Хайзуран! "
–
Для Хайсагура это ощущение было особенно болезненно - он имел в крепости женщину-гуль, но избегал ее, а к дочерям сынов Адама не приближался, боясь от этого бедствий и для себя и, главным образом, для них. Но звездозаконие не могло заменить любознательному оборотню радости сближения. И он остро осознавал это.
Незримый собеседник Гариба, которому наскучили эти препирательства, вышел на эйван, дав Хайсагуру увидеть себя во весь рост, ибо в комнатах самозванной Фатимы уже горели светильники, а в райской долине, разумеется, было довольно темно.
Хайсагур прищурился, потому что вид лица неминуемо извлек бы из памяти Гариба и имя его обладателя.
Мужчина, которого Фатима, или как там ее звали на самом деле, отрядила подобрать позабытые сокровища, был плотного сложения, с толстой шеей и длинными руками, что свидетельствовало у сыновей арабов о хорошем происхождении. На этом основании насмешник Хайсагур, появляясь в городах, придумывал себе имена, достойные царских сыновей, ибо его руки торчали из самых длинных рукавов, и эти велеречивые изобретения принимались без тени сомнения.
– Мы ничего не сможем тут собрать без факела, о Батташ-аль-Акран, отвечал гуль спутнику Гариба, при первых произносимых словах еще не зная имени этого толстяка. Оно возникло само, и это радовало - оборотень не только освоился в чужом теле, но и раскрыл ларчик, где хранилась память.
– Ничего и не надо собирать, о сын греха! Довольно того, что оставлено в доме, клянусь Аллахом! Первым делом нужно взять имущество шейха! И сосуды по описи...
– А где же опись, о Батташ-аль-Акран?
– осведомился Хайсагур, выговорив имя с заметной издевкой. Он оценил качества и свойства собеседника, который сошел бы за Повергающего богатырей среди людей хилого сложения, но не среди гулей. Очевидно, и остроумцы, что дали ему прекрасное прозвище, были того же мнения...
– А разве ее вручили не тебе, о Гариб?
– удивился толстяк, но Хайсагур уже лез рукой за пазуху, причем натолкнулся на рукоять маленькой джамбии.
Он явственно увидел статную женщину, не сближающую на себе краев изара, как велел пророк, а напротив - беззаботно показывающую и оба глаза, и часть щеки, и даже пухлые губы, весьма красивую женщину, которая протянула ему маленький свиток каирской бумаги, и
услышал голос Гариба:
– На голове и на глазах, о Сабиха!
Осознал он также, что место этой женщины возле ее повелительницы было из наилучших, что она была хранительницей важных тайн, а также обладала свободой входить и выходить, что было равнозначно позволению вступать в связи с мужчинами. Еще он узнал, что Гариб помышлял и об этой женщине, только его руки не дотягивались до нее, ибо кошелек не позволял делать достойных ее подарков. И при мысли о крутых бедрах и тонком стане вновь возникло волнение чресел...