Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
Встречался Хайсагур и с франками, которые решительно ничем не удивили и не обрадовали его, кроме своей скверной привычки давать городам и селениям новые имена. Он полагал, что священство хранит все же какие-то тайные знания, и был готов выменять их рукописи и книги на свои, имея кое-что, приобретенное как раз для обмена. Но в звездозаконии эти люди намного отстали от мудрецов Харрана, не говоря уж о китайских мудрецах.
На сей раз он пришел в Эдессу не ради книг.
Стянув сапоги и замысловато прокляв того нечестивого, который выдумал и изготовил это орудие пытки, Хайсагур размял ноги. Сапожник, смастеривший эти диковинные сапоги на его огромные ступни, пытался придать им изящество, в котором Хайсагур совершенно не нуждался. Он привык, как и все гули, лазить босиком по горам, и изящество для него заключалось в ловкости, с которой нужно перепрыгнуть через расселину или пройти по перекинутому через пропасть бревну. А для того, чтобы взбираться по крутым скалам, тем более обувь не нужна, ибо шершавости их боков недостаточно, чтобы удержать кожаную подошву, и единственное, чему они покоряются, - так это широко расставленные пальцы ног.
Сапоги Хайсагур надевал, чтобы не утратить уважения людей, ибо человек в большом и дорогом мосульском тюрбане, в длинной фарджии из тонкого полосатого сукна, в белоснежной джуббе поверх нее, не может появиться без обуви - хотя бы потому, что ему для этого пришлось бы взять в хаммаме у банщиц состав, выводящий обильные волосы на ногах!
Хайсагур попробовал когда-то такую мазь, чтобы сводить шерсть со щек, не прибегая к помощи цирюльника. Но он не догадался спросить, чем уничтожают ее дурной запах. Как и положено гулю, он обладал тонким обонянием, и те два дня, пока он плавал по заводям, избавляясь от зловония, запомнились ему надолго.
После чего Хайсагур смирился с тем, что в городе, куда он попадает прежде всего, спустившись с гор, нужно найти скромного нищего цирюльника и платить ему за услуги столько, чтобы молчание сделалось для него выгодным. И он нашел такого человека, и тот брил его, не задавая вопросов, но именно тогда, когда его услуги были нужны срочно, выяснилось, что этот несчастный скончался.
Хайсагур торопился.
Он шел по следу.
Гуль-оборотень еще не знал, откуда этот след ведет и куда устремляется, но вещи, которые он обнаружил в райской долине, навели его на самые тревожные размышления.
Как он и обещал Джейран, Хайсагур вел ее, сколько мог. Он бережно спустил девушку по стене башни, провел по остаткам каменных укреплений и затем по сравнительно безопасному склону, но чем дальше он уводил ее от крепости гулей, тем большего напряжения требовало от него это дело, и последние шаги по пустыне дались и ему, и ей с огромным трудом. Хайсагур знал, что совсем близко - один из тех колодцев, где останавливаются караваны, но, вложив в девушку ощущение правильного направления пути, он не был уверен, что все обойдется совсем благополучно.
Оставив ее неподалеку от колодца, Хайсагур вернулся в свое мохнатое тело и проделал несколько дыхательных упражнений, изгоняя из легких воздух, не обновлявшийся по-настоящему около суток. Потом он принес снизу пищи и питья Сабиту ибн Хатему (а тот, если и просыпался ненадолго, то снова заснул сном праведника или же младенца, хотя ни тот, ни другой не выпивают для этой надобности по три чашки крепкого хорасанского вина) и занялся делами мнимого рая.
Возможности оборотня не были беспредельны - он покинул Джейран лишь тогда, когда работа с ее покорной плотью из-за расстояния стала уж очень затруднительна. Но за это время - а времени на бегство из крепости и путь по пустыне потребовалось немало - он узнал все то, что запомнилось девушке за недели ее райской жизни.
Картина в голове у Хайсагура сложилась причудливая и странная. Если бы он вселился в тело побывавшего в раю мужчины, то, возможно, узнал бы и больше. Многое из того, что сохранила память Джейран, было не изображением местности или людей, а ее отношением к происходившему. Выяснилось, что ей почему-то особенно отчетливо запомнились возмутительные непотребные песенки, насмешившие Хайсагура до слез.
И перед тем, как спускаться в долину, он задал себе несколько резонных вопросов.
И первым вопросом было: раз там, в раю, ублажают молодых праведников, не жалея на это дорогих одежд, кушаний, вин, благовоний, а также денег на покупку или похищение красавиц и на содержание вооруженной охраны, то для чего это может быть нужно?
А вторым вопросом было: если только деньги на устройство тщательно скрытого от людей рая не свалились прямо с неба, то кто дал эти деньги?
Третьим же вопросом было: почему владельцам долины непременно нужно, чтобы ее принимали за рай, обещанный пророком и населенный гуриями?
Хайсагур охотно бы поймал и принес в крепость горных гулей пленника, который ответил бы хоть на один из этих вопросов, а редкий человек откажется отвечать, увидев оскаленные клыки. Но пленников не было - были только мертвые тела.
Хайсагур попал в долину через сутки после того, как по ней пронеслись с луками, стрелами и обнаженными ханджарами Ади аль-Асвад и его всадники.
Тела все еще лежали на дорожках и в цветниках, ибо некому было похоронить их. Впрочем, дикие звери не попадали сюда, так что похороны можно было бы и отложить. Хайсагур, чье обоняние всегда сильно страдало от скверных запахов, понимал, что праведники от долгого лежания на солнцепеке не обретут райского благоухания, и все же отложил тягостный обряд - так ему хотелось поскорее заняться следами...
Хайсагур был первым среди гулей, кому довелось проникнуть в долину. Разумеется, они видели сверху, что там живут женщины, но знали они также, что долину охраняют мужчины, вооруженные луками и стрелами, так что похищение красавиц, необходимых для продолжения рода, могло, напротив, привести к истреблению рода. И потому гуль, любознательный по своей природе, получил подлинный праздник любознательности - если не считать вони от мертвых тел.
Цветы цвели и козочки расхаживали среди кустов так же безмятежно, как три дня назад, когда в беседках и на берегах ручьев пировали праведники. Цветам и козочкам было безразлично - шумят ли крепко подвыпившие мужчины и женщины, или неслышно проходит по узким тропинкам мохнатый гуль - ведь Хайсагур не стал, собираясь в долину, мучать свое крепкое тело поясом от слишком узкого ему халата.
Живя в крепости, он кое-как одевался лишь собираясь в башню, из почтения к Сабиту ибн Хатему. Тот почему-то придерживался в этом вопросе мнения правоверных - мужчина не должен обнажать перед другими мужчинами то, что оставил ему отец, даже в хаммаме, где случайное падение набедренной повязки - стыд и позор для ее обладателя.
Хайсагур с большим интересом обошел хаммам, где покорно трудилась Джейран, а также все беседки и дом самозванной Фатимы аз-Захры, в котором царил обычный беспорядок, сопровождающий всякое бегство.