Шедевр

Тетаи Кристина

– Ну, просто, Господи, поверить не могу, миссис Спенсер обвиняла, вернее, осуждала, то есть, не знаю, но она как-то это так сказала, будто осуждала мать Роиматы, что она незамужняя и с двумя детьми. Вроде как это ее грех иметь внебрачных детей. Но если так, то, по-моему, виновата не только она, точнее, даже больше не она, а тот англичанин или кто бы он ни был, который бросил их. Про это она как-то не упомянула. О! – я вдруг вспомнила еще одну деталь, – а ведь миссис Спенсер знала об этом! Она знает, что отец Роиматы белый. Потому что Роимата рассказала, что ее матери дали эту работу садовника как раз из-за ее связи с белым человеком. Она как-то так сказала, что белые предпочитают

брать на работу белых. Почему, Норин?

Он покусал нижнюю губу и сказал:

– Некоторые боятся маори. Не знают их совсем.

Я тоже придвинулась к столу и спросила, откуда он их так хорошо знает. Он немного удивился:

– Мы ведь живем среди людей. Откуда мы можем знать людей?

Я хотела переспросить, что я не просто людей имею в виду, а людей маори, но передумала. Похоже, Норин даже самого вопроса бы не понял, потому что не отделял людей одних от других.

Мы решили закончить наши студенческие мучения и перебраться в парк Поттера, из которого, правда, ретировались практически сразу в ближайшее кафе: начал покрапывать дождь, и стало ветрено.

С Норином опять что-то происходило. Или сегодня мне это казалось более отчетливо. Я села за столик, но он все еще стоял и смотрел куда-то вглубь зала кафе. Я посмотрела на него снизу-вверх. Он потрепал свои волосы и прошелся туда-сюда без видимой надобности. Либо им вновь завладевала какая-то мысль, либо он подбирал правильные слова для уже имеющейся. Хотя по его виду нельзя было сказать, что он вообще собирается что-то говорить. Неожиданно он взглянул на меня сбоку, сидящей за столиком и выжидательно следящей за его действиями, и решительно отошел от меня в другой конец зала, сев на стул напротив меня. Я удивленно подняла брови. Норин сидел, положив локти на свои колени, и смотрел на меня так, будто никогда в жизни меня не видел: с новым интересом и любопытством. Он иногда говорил, чтобы я для начала хотя бы пыталась получать ответы, не задавая вопросов. Оттого с ним я понемногу училась наблюдать. Сейчас, немного освоившись с его странным поведением, я не стала задавать вопросов, а лишь вздохнула и взяла со стола в руки меню, позволяя ему делать то, что ему было необходимо – иначе бы он этого не делал. А сама от нечего делать я заказала себе кофе с круассаном, хотя вроде была совсем не голодна после обеда дома. Норин откинулся на спинку стула и смотрел на меня, не обращая внимания ни на что вокруг. Я просто пила кофе, разглядывала интерьер кафе или вид за окном: дождь уже разошелся – и только иногда посматривала на Норина, замечая, что его пальцы слегка двигаются, будто он наигрывает какую-то мелодию, а выражение лица постоянно меняется: то на него наплывает улыбка, то вновь ускользает, и он погружается в мысли, уже не замечая даже меня. Странная мысль родилась в моей голове, что, если вдруг Норин сейчас встанет и уйдет, я ведь даже не попытаюсь его остановить или узнать, куда он направляется. А что если он больше не вернется? Уйдет и не вернется никогда. До сих пор он является моим маленьким – или большим – секретом, и никто, кроме Николь, о наших встречах не знает. Хотя, думаю, и она уже не получает никакой информации о нас с Норином. Может статься, что он превратится в иллюзию. Я бы никогда не смогла доказать даже самой себе его реальное существование.

Минут двадцать спустя Норин получил в своем отстраненном уединении то, что искал, и присоединился ко мне за столик. Он бесцеремонно взял с моей тарелки остаток моего круассана и проглотил его целиком. Я только усмехнулась. А он стал серьезным и искоса посмотрел на меня:

– Думаю, почему ты от меня не сбегаешь?

– Сбегаю? Куда я должна от тебя сбегать?

– Вот поэтому.

Я

рассмеялась от того, как невпопад звучал его ответ. На его лице сперва появилось выражение непонимания от моей реакции, но потом будто мысленно проиграв заново весь разговор, он понял, что упустил фразы, которые понятны ему, но оставляют наш разговор нелогичным для меня.

– Я часто не додумываюсь произносить все фразы, – виновато пояснил он. – Будто забываю, что ты не читаешь моих мыслей. Странно, но мне кажется, что ты у меня в голове. Постоянно. Даже, когда не рядом. О чем я говорил?

– Что я сбегать куда-то должна.

– Не должна, просто удивляет, что ты этого не делаешь. Меня просто опять сейчас поразил твой ответ на мой вопрос, почему ты от меня не уходишь. Ты спросила «куда». А вопрос «почему» в твоих мыслях даже не возник. Как будто это само собой разумеющееся, что ты должна быть рядом со мной.

Он взял в руки мою чашку кофе, но пить не стал, а продолжил говорить, но уже смотря в кружку:

– Наверное, другой бы человек сначала заинтересовался причинами, почему не стоит находиться со мной рядом. Скорее всего, людям нужны мотивы любых действий. А без них у людей нет смысла действовать. А у тебя как будто все причины уже ясны, так что этот вопрос тебе даже в голову не приходит, потому первое, что ты спросила, не почему, а куда. Неожиданно.

Я помолчала, пытаясь понять, что он имеет в виду. Я знаю, он пытался объяснить мне как можно яснее, что хотел сказать, и еще я знаю, он всегда предпочитал, чтобы его переспрашивали. Я тихо призналась:

– Мне больше некуда пойти.

Если другому человеку необходимы причины для действий, то мне больше необходимо было мое место. И если не к нему, то к кому еще мне идти?

Я вспомнила о начатом разговоре, нить которого мы оба будто потеряли:

– Моя очередь. Почему ты думаешь, что я должна от тебя сбегать?

– Человек, так страстно ищущий внутреннюю свободу от всего внешнего и самовольно привязывающий себя к одному человеку, приобретает скорее зависимость, чем свободу.

А вот сейчас я решила переспросить.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать, – медленно заговорил Норин, поднимая глаза с чашки на меня, – что ты позволяешь мне вмешиваться в свою жизнь, слушать твои мысли, а еще больше позволяешь себе принимать мои объяснения. Это ведь еще не зависимость?

Я улыбнулась в ответ:

– А ты этого не хочешь?

– Скажем так, я бы предпочел, чтобы ты хотела находиться в моем обществе, а не была вынуждена.

– Почему это должно быть плохо, что я немного от тебя начинаю зависеть? Бьет по твоему самолюбию, что я с тобой только вынужденно?

Он тоже улыбнулся и сказал:

– Может быть. Немного.

Я выпрямилась на стуле и серьезно сказала:

– Ладно. Я не хочу от тебя никуда уходить, да мне и некуда.

Чтобы сменить тему, я стала рассказывать ему о сестре Сесиль, которая в следующем году должна начать учебу в нашем колледже. Я не пыталась закончить рассказ своим якобы одиночным существованием, но у меня невзначай вырвалось:

– У тебя есть сестра. У меня никого нет. Я совсем не знаю, как это иметь брата или сестру.

– Ты про Николь? Я с ней не рос. У нее есть своя родная сестра. Я не знаю, как это делить с кем-то игрушки, или внимание родителей, или первенство за поцелуй от любимых тетушек. А ведь только так можно почувствовать себя единственным ребенком или ребенком, у которого есть еще сестры и братья.

– И то верно. Значит, мы оба такие с тобой? Сами по себе?

– Хм.

– А кто я тебе?

Он отставил чашку в сторону и откинулся на стуле:

– Ты что-то конкретное ожидаешь услышать?