Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
Шрифт:
— Те господа важные были, а вы бродяги чернохвостые, прости Господи.
— Да нечто у бродяги может быть столько денег? — спросил Путилин, показывая сторожу толстый бумажник.
— А может, вы убили кого, ограбили, — стоял на своем верный хранитель наших чемоданов.
Только после того, как мы сказали, что лежит в чемоданах сверху и сторож проверил это, он отдал нам их, глупо тараща на нас глаза.
Через
— Знаешь, доктор, никогда, быть может, я не выводил своей кривой, основываясь на столь шатких данных, как в этом случае.
— Ты говоришь, Иван Дмитриевич: шаткие данные. А, по-моему — совсем данных нет. Человек исчез с парохода... А куда он девался? Да Бог его знает..
— Ты прав, доктор. Моя кривая построена исключительно почти на одном инстинкте, который иногда меня и обманывает. Ну-с, в этом селе, доктор, нам надо запастись провиантом, ибо нам предстоит несколько дней и ночей провести в лесу.
— Где? — даже подскочил я.
— В лесу, — невозмутимо ответил он.
— С нами крестная сила! Этого еще только не хватало! Мы что же на съедение диким зверям направляемся?
Мой великий друг усмехнулся.
— На съедение... Гм... В самом деле, как бы не попасться в лапы лесных зверей.
Мы входили в село.
Путилин довольно громко затянул какой-то псалом.
Он держался за мою руку, словно слепец, которого ведет поводырь.
— «И-и-и хо-ди по стопам Иисуса», — пел он высоким, дрожащим старческим голосом.
Помню, как сейчас, к нам подошла какая-то сердобольная старушка и подала мне копейку. Эту копейку я храню до сих пор.
Не знаю, по какому случаю, но на улице села был сход. «Общество» православных мужичков с жаром обсуждали свои сельские дела.
Путилин подошел к сходу.
— О, горе, горе! — громко начал он, высоко потрясая палкой. — Горе нам, несть бо числа нечестивцев, оскверняющих веру нашу единую, православную.
На нас обратили внимание.
— Это кто же такой будет?
— Откелева такой взялся?
— Юродивый... блажной, должно.
Все, видимо, заинтересовались, ибо юродивые всегда пользовались большим почетом на Руси православной, недаром даже цари бледнели пред обличительными речами «блаженненьких».
Путилин входил все в больший и больший обличительный пафос.
— И каркают враны раскольничьи над головами нашими, тучей темною полегли они по полям, по горам, по лесам.
— Ты это насчет чего, дедушка? — обратился какой-то парень к Путилину.
— Нишкни! Нешто не слышишь, про что божий человек речь держит? Известно дело, правильно говорит: тучей залегли раскольники, сколько наших к себе переманили.
— Верно! Верно!
— И аз, раб многогрешный, по слову Господа моего решит к нечестивцам стопы моя направить спасения душ их ради и для. Покайтеся, опомнитесь! — тако буду глаголить, зане близок час страшного судилища Христова. Испепелит
Я еле удержался от хохота.
«Мир» разразился веселым смехом.
— Ай да Божий человек! Верно, братцы, ввернул он! Первые они блудники! Все о смиренстве канючат, а сами бабы ни одной не пропустят!
— Реките, братие мои возлюбленные: мнози-ли суть тамо но, во весе темноме, нечестивцев?
И Путилин указал дрожащей рукой на черневший вдали поволжский бор.
— Много, много, дедушка! Хоронятся там... и в землянках, и в срубах деревянных. Апосля, значит, как это царский чиновник Павел Иваныч [25] нагрянул на них, еще пуще стали хорониться.
25
1 Речь идет о П. И. Мельникове-Печерском, авторе знаменитых романов из сектантской жизни Поволожья: «В лесах» и «На горах». Как великолепный знаток раскола, он был командирован министерством для борьбы с раскольниками. Имя его - Павел Иванович - прогремело на Волге.
Второй день мы находились в дремучем бору.
Вернее, вторые сутки.
Во многих местах по розыскам довелось мне быть с моим другом, но до лесу мы еще не доходили.
Честное слово, у меня мелькала тревожная мысль: уж не сошел ли с ума Путилин?
Тревожное чувство все росло, усиливалось.
— Иван Дмитриевич! — робко обратился я к нему на вторые сутки нашего пребывания в лесу.
— Что, доктор? — спокойно спросил он, продолжая невозмутимо шагать все вперед и вперед.
— Скажи, пожалуйста, как ты себя чувствуешь?
— Если хочешь, послушай мой пульс. Я чувствую себя превосходно.
— Серьезно?
— Как нельзя более. А ты полагаешь, что я рехнулся?
Что мне оставалось делать? Только одно: покориться и плыть по течению.
Мы обратились в настоящих пустынножителей, обитателей лесных дебрей и, если не питались акридами и диким медом, то только потому, что еще оставался запас незатейливого провианта, захваченного нами в селе.
— Помилуй Бог, доктор, могли ли мы какую-нибудь неделю тому назад предположить, что нас судьба забросит в поволжский дремучий бор? — весело спрашивал меня Путилин.
— Да, признаюсь, — кряхтел я.
Я поражался неиссякаемой бодрости духа Путилина.
«Что за стальная сила воли!» — восторгался я мысленно им.
— Не напоминает ли тебе, доктор, наше странствование увлекательных похождений героев Майн Рида в девственных лесах Америки? А?
— Есть тот грех. Хотя...
— Что хотя?
— Хотя довольно любопытно видеть действительного статского советника, господина начальника Петербургской сыскной полиции в роли какого-то команча — Орлиного Глаза, и доктора медицины — в качестве его оруженосца.