Шеллшок
Шрифт:
– Я сама долго размышляла об этом, Шелл. Практически половину ночи. И пришла к выводу о невозможности присутствия фотографа в моей квартире… так, чтобы я его не заметила. Значит, это снято скрытой, автоматической камерой, или же с помощью специальных телеобъективов… или как-то еще.
– Вот именно, как-то еще. Тебе больше не подкинули фотографий, чтобы не было скучно?
– Слава Богу, нет.
Мы поболтали еще немного, допили коктейли. Озорно блеснув глазами и облизав губы, Кей предложила:
– Еще по
– Предложение принимается, но только в первом пункте.
Она иронично вздернула бровь.
– Что я слышу? Надеюсь, это не демонстрация мужского "детка знай свое место" шовинизма?
– Ни в коем случае, крошка. Если тебе вздумается купить мне выпить, пригласи меня в любую другую забегаловку. И это будет о'кей. Но на этот раз сумасшедшее предложение исходило от меня. Ведь это я пригласил тебя, не так ли?
– Сумасшедшее предложение?
– Ты меня обескураживаешь. Мы только начали, а ты уже обо всем забыла.
Она улыбнулась мягко, иронично.
– Наверно, слишком много выпила.
– Значит, договорились.
Я сделал знак Питу, и он принес две порции. Потягивая приятный напиток, я отметил, что Кей расправляется со своими луковками гораздо изящнее, чем я с моими оливками. Я просто бросал их в рот, ожесточенно пережевывал и спускал в луженый желудок. Она же завораживала этот нежный овощ, ласкала его, соблазняла и, притупив его бдительность, растворяла где-то в районе резцов. Это было поразительно красиво. Что еще будет, когда она начнет расправляться со стейком или омаром. Боюсь, что нас обоих арестуют.
– Хорошо, что напомнила, – сказал я, – после этой порции поедем в Голливуд, хорошо? – Она прикрыла глаза в знак согласия, и я продолжил:
– Забравшись в базу данных компьютера и прибегнув к помощи нескольких метрдотелей, которые не обедают там, где работают, я откопал греховно-романтический ресторанчик на окраине Голливуда. В дополнение к крайне соблазнительной интимной обстановке там неплохо кормят. Как раз по дороге располагается гостиница-пансионат, где в спартанских условиях проживает твой слуга. Заскочим на пару минут в мою келью, чтобы я мог сменить наряд празднующего попугая на похоронный смокинг.
– Ты как-то странно говоришь…
Опять этот дурацкий эпитет. Неужели и правда я слегка того?
– Но он, действительно, черный, как у похо…
– Я не о том. Я имею в виду твои напыщенные рулады о греховной романтике.
– Хм… рулады. Видишь ли, обычно я пью бурбон, и видимо этот любовный напиток ударил мне по мозжечку, а может и пониже. Еще одно мартини, и я начну читать тебе стихи. "Снеси мою седую голову, но пощади…"
– Итак, в Голливуд. А по пути мы заскочим в твою спартанскую берлогу?
– Точно. Конечно, я мог бы поехать и в таком наряде, но не хотелось бы выглядеть шутом при королеве.
– Надеюсь, ты не задумал завлечь меня в свою квартиру и попытаться меня соблазнить… на голодный желудок?
– Неужели я похож на коварного соблазнителя? Дорогая мисс Денвер, вы неправильно меня воспринимаете…
– Пока еще я не решила, как тебя воспринимать, – ответила она, улыбаясь.
– А пора бы. Однако не бойся. Я – джентльмен, хотя и не аристократических кровей. Единственно, что я намереваюсь сделать – по крайней мере, перед тем как мы пообедаем – это смыться отсюда в какое-нибудь более презентабельное место. Прилично поесть в конце трудового дня и, если удастся, поразвлечься. Это тебя устраивает?
– Наверное, да.
Мы направились к выходу. Когда мы проходили мимо стойки Пита, он наклонился ко мне и со значением спросил:
– Как поживает милая Хейзл?
Так он выражал в своей обычной, тонкой, как его необъятное брюхо, манере то, что Хейзл гораздо лучше мисс Денвер. Хейзл всегда нравилась ему больше, чем любая другая женщина, с которой я имел неосторожность зайти к нему в бар. Поэтому я отшутился:
– Не видел ее с тех пор, как она убежала с водопроводчиком, Пит. Но я запомнил номер его "порше".
Мягко туда-обратно прошуршала дверь, и мы вышли на улицу. Замечание Пита напомнило мне о том, что я собирался сделать, да так и не сделал. Через несколько домов, ниже по Бродвею, располагался цветочный магазин с кокетливым названием "Жанни". Правда, орудовала в нем не молоденькая пастушка-француженка, а приятная седовласая старушка, которую звали мисс Нестле и у которой в прошлом я купил не одну тонну роз. Я, как обычно, нежно потискал ее в своих граблях и попросил прислать самый лучший "веник" в мой офис завтра к 8.00.
– Сколько штук, мистер Шелдон? – Она была одна из немногих, которые всегда обращались ко мне официально, признавая за мной кое-какие заслуги.
– Девять дюжин красных роз на длинных стеблях. Плюс одну белую.
– Девять дюжин? Но почему девять дюжин плюс одна?
– Точно, плюс одна, мисс Нестле. Дело в том, что я согрешил, так что не протяну в аду и недели. А девять дюжин и одна – это ровно 109 штук. Что означает… впрочем, оставим это. К одной из роз, лучше белой, прикрепите вот эту записку, пожалуйста.
На одной из фирменных карточек "Жанни" я нацарапал следующее: "Хейзл, сегодня следующий раунд. Разминайся".
Записку я, естественно, не подписал.
– Белый цвет символизирует чистоту и непорочность, мисс Нестле? Доброту, целомудрие, искренность и все такое прочее?
– Ну… примерно… Чистоту и целомудрие – это точно.
– То, что нужно.
– Красные розы – символ любви и преданности.
– А это уже лишнее. Мне бы не хотелось, чтобы девушка меня неправильно поняла. Она для меня просто… друг и боевой соратник. Эти розы предназначены Хейзл.