Шемячичъ
Шрифт:
В стране реконструируются старые храмы и возводятся новые (особенно мусульманские да еврейские), но духовность падает. Созданы органы представительной власти на всех уровнях, но даже депутаты Государственной Думы время от времени ловятся на воровстве и мошенничестве. Про исполнительную власть и говорить не стоит. Только под крылом экс-министра обороны, красноликого, лоснящегося жиром красавца, прозванного «фельдмаршалом Табуреткиным», такой спрут образовался, что итальянской мафии даже и не снилось. Четырнадцать миллиарда бюджетных рублей по карманам рассовали, воинские части из боеспособных в небоеспособные превратили. Мало того, всю отечественную военную промышленность к нулю свели, решив закупить западную технику. Мол, она совершеннее и надежнее. Забыли, как такая супернадежная техника, нашпигованная компьютерами да электронными чипами, во время американо-иракской войны даже с аэродромов в воздух не взлетела и в море из доков выйти не смогла. Забыли или не знали. Скорее второе. Откуда знать-то, когда экс-министр свой бизнес на изготовлении и продаже табуреток да прочей мебели поднимал… И что? Отстранен от занимай должности. И все! А экс-полковник ГРУ Квачков, надумавший народное ополчение на случай иностранной интервенции создавать — сразу же на тринадцать лет загремел. Его же друг и бывший капитан милиции — на одиннадцать. Оказывается, «старый армейский сапог и зеленый человечек» не те мысли вынашивали и не те слова говорили. Поделом тебе, Ква-чков, не квакай, где не след. Стань лучше Квочковым — и квокчи курочкой-наседкой у себя на даче, копайся, как все, в землице, коли имеешь. Целее будешь.
Впрочем, лучше вернуться к февральской погоде и гололеду. Больше шансов не поскользнуться и не упасть, чем при рассуждениях о высоких материях, экс-полковниках ГРУ, экс-капитанах МВД, экс-министрах и экс-генпрокурорах. Да и ближе это к реальной жизни, о налаживании которой двадцать лет твердят демократы-рыночники, так и не наладившейся. В охаянной ими социалистической за двадцать лет после Октябрьской революции не только разрушенное за годы Первой мировой и Гражданской войн восстановили, но и значительно перешагнули довоенный уровень развития. Эти же за двадцать лет без всякой войны в такое дерьмо страну погрузили, что никакого просвета ни в какой сфере экономики не видать. Все, что было построено за годы советской власти, разрушили, продали, на металлолом сдали, вывезли за границу. Зато миллиардеров долларовых только за прошедший год, как сообщают СМИ, на двенадцать персон увеличилось. Было сто пятнадцать, стало сто двадцать семь. И плевать, что около тридцати миллионов соотечественников живут на рубеже нищеты или за этим рубежом. Плевать! Плевать, что миллиардами воруют. Страна-то большая, богатая.
Советскую власть в последние годы клеймят за то, что осенью 1922 года из страны были высланы представители творческой интеллигенции, в том числе выдающиеся деятели науки, культуры, искусства. По разным источникам — от 160 до 200 человек.
Конечно, изгонять «соль русской земли» дело постыдное, и оно не украшает правительство Ленина. Но вот в СМИ в январе 2013 года прошли сообщения, что за годы демократии и рыночных реформ Россию навсегда покинуло 25 тысяч одних только ученых, а еще 40 тысяч временно трудятся на предприятиях и в научных лабораториях иностранных государств. Трудятся по контрактам-то, понятно, временно, а вот мощь этих государств укрепляют постоянно. И на все времена. Встает вопрос, так какое правительство принесло больше вреда отечественной науке: советское или рыночное?.. Там 160–200 человек, тут 25 тысяч плюс 40 тысяч… Впечатляет или не очень? Мне, уважаемый читатель, кажется, что впечатляет.
В один из таких хмурых февральских дней в отдел полиции номер семь, преодолев гололед и неохоту, пришел ветеран МВД и по совместительству сочинитель всякой чепухи. Прежде чем сочинителю преодолеть турникет ограждения и проследовать далее, между ним и помощником дежурного оперативной части в звании сержанта полиции состоялся диалог:
— Гражданин, вам к кому?
— Да в Совет ветеранов… К Воробьеву Михаилу Егоровичу.
— Ветеран что ли? — бдит страж порядка и внутреннего спокойствия отдела.
— Он самый.
— Тогда ступай. На зеленый глазок. Сейчас включу.
— Спасибо, служивый.
— Спасибо на хлеб не намажешь и в карман не положишь, — шутит, весело скаля зубы.
— Да, это точно. Спасибо-то побольше куска хлеба будет… И в карман точно не поместится.
— Шуткуем, что ли?.. — перестает скалить зубы сержант, наливаясь начальственной важностью.
— А что делать? Только и остается, что шутить да в Совет ветеранов ходить…
— И не сидится же вам дома… — сменяет гнев на милость «служивый», чувствуя мирный настрой ветерана. — Я бы на вашем месте сейчас так даванул на массу, что о-е-ёй!
— Ты, сержант, на наше место не спеши, оно от тебя не уйдет. Ты на своем будь достойно. И радуйся…
— Чему? Работе что ли?..
— Молодости. Молодости, сержант, радуйся. Ну и работе тоже, если она по душе…
— Ладно, идите уж… — вспомнил помощник оперативного дежурного о вежливом отношении к гражданам. — Вам бы все лясы точить, а мне службу нести…
— Спасибо на добром слове, — улыбнулся ветеран и потопал на второй этаж.
Там, почти напротив секретариата и руководства отдела, располагался кабинет Совета ветеранов. Председатель Совета, подполковник милиции в отставке — Воробьев, на месте, за небольшим канцелярским столом. В окружении стендов с фотографиями бывших сотрудников милиции. В полиции — детище экс-президента Медведева — своих ветеранов еще не имеется. Впрочем, скоро появятся.
— Привет!
— Привет!
Обменявшись приветствиями, усаживаются напротив друг друга.
— Что привело? — интересуется председатель Совета.
— Решил проведать… — следует неопределенный ответ.
— И правильно сделал, — приступает к деловому разговору Воробьев. — Начальник УМВД области выделил деньги на материальную помощь. Пиши заявление — получишь тысячу рублей. Но надо членские взносы уплатить. Надеюсь, сотня имеется в наличии?
— Имеется, — лезет в нагрудный карман за требуемой купюрой ветеран.
— Вноси и в ведомости распишись, — пододвигает бланки председатель Совета.
Внес, написал, расписался. Возвратил заполненные бланки.
— Что-нибудь новенькое сочиняешь? — весело заглядывает сочинителю в лицо Воробьев.
Полковнику в отставке и участнику Великой Отечественной войны Михаилу Егоровичу Воробьеву восемьдесят шесть. Но он крепок телом, духом и памятью. Строевая закалка до сих пор видна. Будучи героем многих опусов сочинителя, он прочел почти все его книги. Некоторые, особо понравившиеся, даже разослал по своим родственникам и друзьям. Потому не только в курсе того, что ветеран-сочинитель что-то «художествует» на досуге, но и того, над чем в последнее время работает.
— Роман о генералиссимусе Шеине закончил?
— Вроде бы… Даже издал… целых двадцать экземпляров, — винится за литературную несостоятельность ветеран.
Даже голос становится каким-то уничижительно-стеснительным, и хрипотца прошибает.
— А очерк о нашем с тобой генерале Панкине Вячеславе Кирилловиче? — не отстает от бывшего подчиненного Воробьев.
Когда-то в далеком уже восьмидесятом году прошлого двадцатого столетия именно он принимал ныне седого, а в той жизни, темноволосого, ветерана в органы милиции. И никаким сочинителем этот ветеран тогда не был, а был рядовым участковым инспектором, «вкалывающим» по десять-двенадцать часов ежедневно, чтобы преступность не могла головы поднять.
— Очерк написал. Но хочется что-то более стоящее… Может быть документально-художественную повесть… — мнется сочинитель. — Личность ведь незаурядная!
— Верно, — соглашается Михаил Егорович Воробьев. — Вячеслав Кириллович Панкин и на роман тянет. Особенно, если о его собственных романах вкрапления в литературный роман сделать.
И расплывается в улыбке, предаваясь воспоминаниям. А вспомнить ему есть что: в свое время вместе с десяток лет проработали. Панкин — начальником УВД Курского облисполкома, а Воробьев — начальником РОВД Промышленного райисполкома города Курска. Воробьев, как никто другой, многое знал и о романтических победах генерала. Знал да помалкивал. В те времена на эту тему было не принято распинаться. Это сейчас: не успели познакомиться, а на весь мир орут о сексуальной победе. И он, и она. Не важно, кто первый. Важно, чтобы громче и с некоторыми подробностями.