Шемячичъ
Шрифт:
О чем в эти часы и минуты размышлял Иван Дмитриевич ведомо было лишь ему да Господу Богу. Василий Иванович со своими вопросами в смятенную душу родителю не лез — это как в грязных сапогах да в божий храм. Только наследишь да испоганишь, а доброго ничего не сделаешь. При этом с тревогой ждал того часа, когда батюшка, наконец, потребует объяснений. «Хотя бы матушка побыстрее вернулась, — мыслил он смятенно. — Тогда, смотришь, все бы само собой и разрешилось… А то уже невмоготу нести тяжкий груз молчания и неопределенности».
Дни шли, а от матушки и посланного к ней Кислинского ни слуху, ни духу. Но вот как-то в душный июльский полдень, когда Василий Иванович находился на посаде и следил за отделкой каменного дома, строительство которого шло к завершению, прискакал нарочный и сообщил о возвращении Кислинского.
— Один прибыл или с матушкой? — поинтересовался Василий Иванович, направляясь к коновязи.
Там, в окружении других лошадок, на которых прибыла княжеская свита, соскучившись по хозяину, нетерпеливо постукивал копытом его гнедой конь Буян. Буяну надоело хлестать себя по бокам хвостом, отбиваясь от назойливых оводов, и он с радостью бы пустился в долгую скачку, появись хозяин.
— Один, — тут же односложно ответил нарочный.
— Почто так?
— Не могу знать, — поджал губы и вздернул крутыми плечами слуга. — Мне Кислинский ничего не сказывал.
— А сам прибыть сюда уморился что ли? — съязвил, серчая, князь. — Или высоко взлетел, что и государь ему не государь?.. Сам себе владыка?..
— Так ранен он, — поспешил с разъяснениями нарочный. — Говорил, что за Путивлем напали на него с воями разбойные людишки. Едва отбились…
— С этого бы и начинал, — попенял князь слуге. — А то мя да мя — и ничего окромя… — передразнил мямлю. — Ладно, — вскакивая в седло, повелел сопровождавшим, — поскачем в замок. Там все и выясним.
Дворовые без слов взлетели птицами в седла. И вот уже кавалькада всадников, распугивая кур, копошившихся в дорожной пыли, несется по посадским переулочкам к горе Ивана Рыльского.
Януш Кислинский действительно был ранен то ли копьем, то ли рогатиной в бедро. Он и сам того не заметил, когда на сумрачной лесной дороге на него и сопровождавших его княжьих людей неожиданно напали тати — лихие разбойные станичнички. Видимо, жаждали поживы. Одет-то Януш был по-польски щеголевато. Вот и привлек внимание безбожных людишек. Только жажда жизни у Януша оказалась посильнее растерянности. Выхватив саблю, он дотянулся ее концом до одного из татей, и тот, заорав диким голосом, рухнул под тот же куст, откуда и выскочил прожорливым зверем. То ли крик вожака, то ли сверкание четырех сабель (сопровождавшие Януша тоже обнажили клинки), то ли то и другое разом, но это заставило татей отступить в лесную чащу. И только после этого Януш обнаружил рану. Перевязав ее кое-как снятым с пояса кушаком, чтобы не текла кровь, он со своими товарищами продолжил путь.
И вот постанывая, Кислинский сидел в подклети, ожидая прибытия молодого князя. Старый же, когда ему стали докладывать о возвращении посланцев из Кракова, обеими руками стал отмахиваться: «Это дело князя Василия». И его тут же оставили в покое, послав нарочного за Василием Ивановичем.
— Слышал: ранен, — войдя в подклеть, начал разговор со своим служивым Василий Иванович.
С появлением князя в подклети терема дворовые люди, не дожидаясь приказа, тут же поспешили покинуть ее.
— Есть малость, — попытался встать с лавки Януш. — Тать, пся его кров, успел пырнуть…
— Да ты уж сиди, — махнул князь рукой, не чинясь. — И обскажи порядком: как добрались? Что княгиня?
— Туда добрались хорошо, — поморщившись от очередного приступа боли, приступил к ответу Януш. — Не сразу, но разыскали княгиню Аграфену Андреевну. Живет она в частном доме, но почти ежедневно бывает в королевском замке, — пояснил, не дожидаясь очередного вопроса. — Жива, здорова. Одета всегда изящно, в лучших нарядах, привозимых из Парижа…
— Это неважно, — поморщился князь. — Важно, почему она не в Рыльске. Или в Новгороде Северском пожелала остаться?..
— Прошу прощения, государь, — вновь сделал попытку встать Януш. Однако, застонав, тут же присел на лавку, покраснев от смущения, как девица во время сватовства. — Но и в Новграде ее ныне нет.
— Это как понимать? — повысил голос князь, не забыв, однако, сделать знак рукой, чтобы его поверенный не вскакивал, а отвечал сидя.
— А так, что отказалась она возвращаться сюда. Заявила, что я, холоп, ей, княгине, не указ. Что приедет, когда пожелает, — скороговоркой выпалил Януш.
— Да ты хоть сказал ей, что князь Иван Дмитриевич, муж ее, из плена вернулся? — горячась, схватил за плечо Кислинского Василий Иванович.
— Сказал.
— И что она? — спохватившись, отпустил Шемячич плечо слуги.
— Ответила, что рада, что сама не раз о том хлопотала перед королем…
— И только? — стараясь скрыть нарастающее возмущение, задал очередной вопрос князь.
— Еще пообещала вернуться… как только уладит там с делами.
— С какими делами?
— Не ведаю, — смутился Януш. — Она не пояснила.
— Дела — это непристойное путанье ее с королевичем Александром? — сорвалось с языка князя.
— Не, — отверг вырвавшиеся у князя горькие слова Кислинский. — Дружбы с Александром уже нет… Александр сейчас увлечен дочерью польского магната Вышневецкого Вандой.
— Тогда что?
— Теперь у нее дружба с паном Ольшанским, — потупился Януш, понимая, что сыплет соль князю на рану. — Тот недавно овдовел… и покорен красотой княгини Аграфены Андреевны. Это он покупает ей наряды в Париже и Вене.
— Так он же был в опале у короля? — не скрыл удивления князь.
— Был, — не стал спорить Кислинский. — Но ныне в фаворе, — уточнил он и, подобно философу, продолжил: — Все течет, все изменяется…
— И что я скажу отцу? — схватился за голову Шемячич. — Срам-то, срам какой…
Тут уж руками развел Кислинский: мол, не знаю. Впрочем, он тут же поправил себя:
— Скажи, что княгиня гостит и скоро будет.
— Скоро — это когда?..
— Да как поиссякнут золотые монеты у пана Ольшанского, так и вернется, — отводя долу глаза, в которых ненароком могли скользнуть «веселые бесенята», отозвался Януш Кислинский.
— Ладно, — вздохнул князь, — батюшке поздно или рано, но что-то придется говорить… А ты, плут, — обратился он к поверенному, — дойди до какой-нибудь травницы. Пусть займется раной, чтобы антонов огонь не приключился. Ты мне еще нужен…