Шепчущий мрак
Шрифт:
Неожиданно он накрыл своей рукой мою, лежавшую на колене. Он сжал мою ладонь и сразу же отпустил. Мне не хотелось бы признаваться в этом, но его прикосновение принесло облегчение. Он ничего не сказал, но слова были излишни. Его жест означал, что он не осуждает меня за мои чувства, каковы бы они ни были, готов предоставить их естественному коду событий, позволив мне преодолеть их. И хотя он прямо не высказал этого, я понимала, что он не одобряет тех эмоций, которые мною движут, и потому не рискнула бы считать его целиком и полностью своим другом.
Никто из нас не раскрывал рта, пока мы не вернулись на площадь, где перед отелем стоял Оле Булль, но к тому времени я уже успокоилась
— Вы слишком молоды, Ли. Но ничего. Со временем это пройдет, — заключил он, нанеся мне последний удар.
Я бросилась к вращающимся дверям в вестибюль и влетела в лифт, который тащился невыносимо медленно, но, по крайней мере, я была одна в кабине. У меня дрожали руки. Я с трудом справилась с замком, открыла дверь номера и снова заперла ее. Швырнув пальто и сумку на стол, я упала яичком на кровать и разрыдалась.
Слишком молода! Неправда! Я никогда не знала молодости, никогда не была юной, как другие девушки. Быстро взрослеешь, когда узнаёшь, что твоя мать отказалась от тебя, что единственное, чего она хочет, — быть знаменитой, богатой и преуспевающей. Мой недостаток не молодость, а слишком ранняя зрелость. Мне рано пришлось узнать жизнь без прикрас — такой, какова она есть. Гуннар Торесен знает обо мне так же мало, как и Виктор Холлинз. Что бы отец ни написал Гуннару, в его письме не было правды. Одно предательство по отношению ко мне и моим самым глубоким чувствам.
Когда-то мой отец сказал мне, что любовь — самая важная вещь в мире. Я знала кое-что о любви. Я горячо любила его, и я люблю Рут. Но он имел в виду любовь между мужчиной и женщиной — то опасное чувство, которое никому из них не принесло счастья. Я еще ни разу не спала с мужчиной, но была совершенно уверена, что сделаю свой выбор, если мне понравится мой избранник, еще до того, как влюблюсь в него.
Через некоторое время я немного успокоилась, привела свои мысли в порядок. Я должна умыться и спуститься вниз, чтобы поесть. Нужно набраться сил перед предстоящим испытанием. Но я страшилась не испытания. Буря чувств, которая только что потрясла меня, в некотором смысле подготовила меня для битвы. Я была рада, что не испытаю никаких чувств, когда Лора Уорт узнает, кем она мне приходится. Я лелеяла свою ненависть, берегла ее, чтобы, когда потребуется, пламя моего гнева оставалось ясным и чистым.
Но одна вещь все еще беспокоила меня. Почему Гуннар Торесен так настойчиво добивался моего сближения с Лорой Уорт, если мой отец рассказал ему о моих чувствах? Почему он решился на такой риск? Ведь в моей власти было обидеть Лору, больно ранить ее, в то время как Гуннар совсем этого не хотел. Тогда почему? Зачем он помог мне нарушить ее уединение?
На этот вопрос я так и не нашла ответа.
Глава 4
Высоко над нами стоял белый дом с четырехскатной островерхой крышей, крытой голубой черепицей. От самой дороги к нему вела узкая лестница. Поднявшись по ней, мы пошли по мощеной тропинке ко входу, находившемуся с другой стороны дома.
Пока я стояла, разглядывая все вокруг, Гуннар поднялся на крыльцо и позвонил. Вокруг дома был разбит сад, обнесенный с двух сторон белым штакетником. С улицы перед фасадом возвышалась глухая ограда, а задний двор поднимался вверх по холму под крутым углом, упираясь в проволочное ограждение соседнего дома. Все особняки по соседству располагались под какими-то странными углами, вписываясь в изгибы холмов, извилины дорог, рассекавших неровную местность на разных уровнях.
Лора сама быстро подошла к двери и, отворив ее, приветствовала нас. На ней было длинное, до пола бархатное платье цвета бордо, слишком широкое в плечах, как было когда-то модно, и все же во все времена красящее ту, которая его носила. Интересно, оно от Пакена или от Шанель? Туалет Лоры дополняли золотое ожерелье и длинные золотые серьги. Она умело наложила косметику, но подкрашенные ресницы были ее собственные, такие же длинные, как на фотографии, которая стояла на моем письменном столе. Уж не вырядилась ли она для меня? Выглядела Лора ослепительно, как и положено кинозвезде.
Для Гуннара она приготовила дружеское объятие, словно не видела его вечность, а для меня — протянутую руку и грациозное Добро пожаловать. Я сразу сообразила, что Майлз Флетчер еще не вернулся, и никто ничего не сказал ей обо мне.
На экране Лора всегда выглядела необычайно живой, но в ней не было никакой нервозности. И сейчас она держалась очень естественно, непринужденно. Нас провели в полутемную переднюю, которая оказалась внутренним холлом. Это была маленькая квадратная комната с большим количеством дверей, выходящих в разные стороны, и узкой винтовой лестницей, которая вела наверх. Стены были из натурального дерева, отчего усиливалось впечатление мрачности, несмотря на зажженную лампу, стоявшую на столе у подножия лестницы. Я странным образом почувствовала, что этот дом хранит какую-то тайну. Это ощущение создавали тени, сгущавшиеся в дверных проемах, и полумрак лестницы.
Шум на ее верхней площадке привлек мое внимание. Подняв глаза, я увидела Дони Жаффе, сестру Майлза Флетчера. Она была в том же облачении, что и вчера: свободные зеленые штаны и яркий свитер. Маленького роста, с глазами слишком большими на худеньком личике и короткой под мальчика стрижкой, которая делала особенно заметной седину в каштановых волосах. Заметив, что я смотрю на нее, маленькая женщина проворно сбежала вниз и прошмыгнула мимо Ирены Варос, маячившей в полумраке холла.
Лора, увидев золовку, представила ей меня как мисс Томас. Она сделала это с явной неохотой, поскольку данный персонаж не вписывался в разыгрываемый спектакль.
Дони Жаффе, протянув руку, вежливо пробормотала:
— Здравствуйте, мисс Томас.
Но ее огромные темные глаза, полные сарказма, говорили, что она знает, кто я такая.
— Ирена, ты позаботишься о вещах мисс Томас? — бросила Лора через плечо.
Мисс Варос, подойдя к Гуннару, забрала у него мою сумку и исчезла вместе с ней в какой-то комнате позади, а Лора провела меня через двойные двери в длинное помещение, которое тянулось вдоль всего фасада.
То была просторная гостиная с дверьми, выходившими в сад, и множеством окон, чтобы сделать ее светлее. Стены, выкрашенные в белый цвет, контрастировали с обшитым темным деревом потолком, и вообще в интерьере комнаты преобладало дерево темных тонов, включая массивную, украшенную причудливой деревянной резьбой мебель, отделанную кожей и медными гвоздями.
— Здесь перед вами угрюмый норвежский нрав, стойкий в борьбе со стихией и склонный к меланхолии, — непринужденно объяснила Лора. — К счастью, — добавила она, — его смягчает жизнерадостность, доставшаяся мне от моего отца-американца английского происхождения.
— Эта мрачная картина, которую нам здесь изобразила мисс Уорт — еще не вся Норвегия, — вставил Гуннар. — В нашем характере есть и светлые стороны. Милостиво улыбнувшись ему, Лора продолжала:
— Я оставила здесь все, как было, за исключением немногих, дорогих для меня мелочей. Этот дом построила семья моей матери. Он не такой уж старый, но принадлежит своему времени, и я это ценю.