Шепчущий мрак
Шрифт:
— Ты сделала гораздо больше, — сказала я, чувствуя, как у меня дрогнул голос.
Она подошла ко мне и, положив руку на плечо, посмотрела в глаза:
— Как только ты появилась, я стала тебя бояться. Бояться, потому что у тебя было полное право ненавидеть меня… и возможность причинить мне боль. Я старалась при всяком удобном случае уязвить тебя, поставить
— Ни за что не будем, — горячо откликнулась я. — И теперь ты вернешься в Голливуд и всем покажешь, на что способна Лора Уорт. Ты докажешь всему миру, кто ты есть, и…
Она с нежностью взглянула на меня:
— О нет! Не сейчас. Не теперь, когда я впервые обладаю всем, что есть настоящего в жизни. Я не хочу ничего другого. Я только хотела убежать от Ирены. Это не значит, что я бы не имела успеха, если бы предпочла вернуться. — Она ослепительно улыбнулась, гордая, уверенная в себе. — Но я не хочу даже пытаться. Есть вещи поважнее. Так что пусть Лора Уорт останется легендой, а Лора Флетчер начнет жить.
Она повернулась к Майлзу. Гуннар поймал меня за руку и сделал знак Дони. Она вышла вместе с нами, а затем, повернувшись к нам спиной, пошла одна. Мне стало немного жаль ее, потому что она была одинока, и еще потому, что злость продолжала в ней жить, а я от злости избавилась.
Мы стояли на пороге, глядя вслед Дони, когда к воротам подъехала полицейская машина. Из нее выскочил офицер и, подойдя к нам, заговорил по-английски:
— Ту женщину нашли. Она совершенно потеряла рассудок и не помнит, кто она такая. Считает себя ребенком, разбившим свою любимую куклу.
Мне стало не по себе, по спине пробежал холодок. Гуннар проводил офицера в дом, а когда он вернулся, мы пошли, держась за руки, по тропинке, круто спускавшейся к воде со скалы, на которой стоял коттедж.
— Что будет с Иреной? — спросила я.
— Проведут медицинскую экспертизу. Вряд ли она предстанет перед судом. У нее с детства была неустойчивая психика. И это принесло свои ужасные плоды.
— Значит, ничего не выплывет наружу? Прошлое можно забыть… и Лору оставят в покое?
Гуннар кивнул:
— Думаю, мы сможем об этом позаботиться. Нет нужды ворошить прошлое. Все и так достаточно натерпелись. Даже Ирена.
Оставшуюся часть пути мы проделали молча. Тропинка вывела нас на узкий скалистый мыс. Мы сели среди скал, вода плескалась у наших ног.
— Надо обсудить твои планы, — сказал Гуннар. — Ты собираешься писать о Лоре Уорт?
Я кивнула:
— Конечно. Сейчас мне этого хочется больше, чем когда бы то ни было. Но только одну главу. Главу об актрисе Лоре Уорт. Книга не получится, потому что слишком о многом пришлось бы умолчать. И потом, по-настоящему я никогда не смогла бы воздать ей должное, сколько бы о ней ни писала. Так что прежде всего я возвращаюсь в Нью-Йорк. Я напишу эту главу там, где мне будет легче видеть все в истинном свете.
— Но ты вернешься. — Это было утверждение, а не вопрос. Затем Гуннар продолжил, словно посчитав сказанное им недостаточным: — Тебе необходимо вернуться.
Он был так серьезен, что я рассмеялась, но голос мой прервался от волнения, когда я ответила:
— Да, я вернусь.
Он не слишком быстр, мой норвежец, но он точно знает, к чему стремится, даже если еще не готов мне об этом сказать. Что ж, я подожду.
— Ты сидишь слишком далеко от меня, — заметил он, и я придвинулась к нему так близко, как только было можно.
— Тебе даже зимой понравится в Норвегии, Ли.
— Даже зимой я буду любить эту страну, — кивнула я. И какое-то время мы совсем не вспоминали о Лоре Уорт.
Теперь она больше не нуждалась в наших заботах и защите. Мне почудилось, что, знай об этом Виктор Холлинз, он был бы очень счастлив.