Шепот мертвых
Шрифт:
— А ее и нет. Большинство некрофилов — мужчины с очень низкой самооценкой. И одержимы мыслью об абсолютно покорном партнере, потому что боятся быть отвергнутыми. К Йорку это никак не относится. Помимо всего прочего, он считает, что общество его недооценивает. И я сильно сомневаюсь, что жертвы привлекают Йорка в сексуальном плане, мертвые или живые. Нет, я считаю, что его состояние приняло форму танатофилии. Противоестественная одержимость самой смертью.
Все это начало переходить в совершенно непонятную плоскость. Я ощутил первые признаки головной боли.
— Если это так, то разве он не должен
— Потому что этого ему было бы недостаточно. Помимо некрофилии Йорк в первую очередь злокачественный нарциссист, не забывайте. Он одержим сам собой. Людям свойственно бояться смерти, но для такого, как он, осознание неизбежной кончины просто невыносимо. Его всю жизнь окружает смерть. И теперь он одержим желанием понять ее. — Джейкобсен откинулась назад. Лицо ее было совершенно серьезным. — Я считаю, что именно поэтому он и убивает и поэтому фотографирует своих жертв. Его эго не может вынести того факта, что однажды он тоже умрет. Поэтому он ищет ответ. Это его способ попытаться разгадать таинство жизни и смерти, если вам угодно. И он убедил себя, что если ему удастся сделать этот решающий снимок, поймать точный миг смерти на пленку, то все станет ясно.
— Это же безумие. — возразил я.
— Сомневаюсь, что здравый рассудок вообще присущ серийным убийцам, — хмыкнул Гарднер.
Он был прав, но я не это имел в виду. До сих пор не существовало четкого определения, когда кончается жизнь. Остановившееся сердце можно снова запустить, и даже смерть мозга не всегда конечна. Идея, что Йорк думает, будто может поймать точный миг смерти своих жертв на пленку, да еще и что-то из этого узнать, почему-то меня очень сильно встревожила.
— Но, даже если допустить, что это ему бы удалось, какая ему от этого польза? — спросил я. — Фотография ничего ему не скажет.
Джейкобсен пожала плечами.
— Это не важно. Пока сам Йорк верит в это, он будет продолжать. Он в поиске, и ему все равно, сколько народу ему придется убить на пути к цели. Для него они всего лишь лабораторные крысы.
И тут же вспыхнула, осознав допущенный ляп.
— Извините, я не хотела…
— Ерунда. — Может, мне все это и не нравилось, но хуже от того, что я узнаю реальное положение вещей, уже не станет. — Из того, что вы только что сказали, вытекает, что Йорк занимается этим уже довольно давно. Одному Богу известно, сколько людей он уже убил незаметно для окружающих. И мог заниматься этим до бесконечности. Так почему он сменил манеру поведения? Что заставило его внезапно решить привлечь внимание к своим деяниям?
— Трудно сказать, — развела руками Джейкобсен. — Но могу предположить, что именно потому, что уже давно этим занимается. Вы же сами сказали, что то, чего он пытается добиться, невозможно. Быть может, в какой-то момент он и сам начал это понимать. И теперь он это компенсирует, пытается примириться с неудачей, подстегивая свое эго другим способом. Именно поэтому он и выбрал своей мишенью доктора Либермана, признанного авторитета в области, которую Йорк, вероятно, считает своей вотчиной. В какой-то степени это классический перенос — он пытается избежать необходимости признать собственную неудачу, вновь, теперь уже иным способом, уверив самого себя,
Головная боль превратилась в настоящую мигрень. Я помассировал виски, жалея, что не прихватил из номера аспирин.
— Почему вы мне это рассказываете? Не то чтобы я это не оценил, но раньше вы не очень спешили делиться информацией. Так с чего вдруг такие перемены?
Джейкобсен покосилась на Гарднера. До этого момента он довольствовался тем, что предоставил говорить ей, но теперь почти неуловимо встрепенулся.
— С учетом сложившихся обстоятельств было принято решение, что вы имеете право знать. — Он хладнокровно поглядел на меня. — Вы создали нам проблему, доктор Хантер. Йорк передал нам послание, оставив кожу на стекле вашей машины. Мы не можем это игнорировать. Он похитил и практически наверняка уже убил Алекса Ирвинга, и, не случись у Тома инфаркта, убил бы его тоже. И я не собираюсь допускать, чтобы кто-то еще из занятых в расследовании пополнил собой этот список.
Я смотрел на свой кофе, стараясь говорить ровно:
— Вы можете отстранить меня от расследования, если хотите. — Снова. — Но я не вернусь назад в Великобританию, если вы к этому клоните.
Это не было бравадой. Я собирался как минимум остаться на похороны Тома. Независимо ни от чего я не уеду, не попрощавшись со своим другом.
Подбородок Гарднера закаменел.
— Так не пойдет. Если мы прикажем вам уехать, вы уедете. Даже если для этого вас придется эскортировать до самолета.
— Ну значит, именно это вам и придется сделать, — отрезал я, вспыхнув.
Судя по его взгляду, больше всего на свете ему хотелось лично запихнуть меня в самолет, но он только глубоко вздохнул.
— Откровенно говоря, было бы лучше для всех, если бы вы уехали домой, — кисло буркнул он. — Но я не к этому вел. Могут быть некоторые… плюсы в том, что вы останетесь. По крайней мере мы будем знать, на чем сосредоточить наше внимание.
Я даже не сразу сообразил, что он имеет в виду. А когда понял, то от изумления не знал, что сказать.
— Вы будете под постоянным наблюдением, — с деловым видом продолжил Гарднер. — Вы не подвергнетесь никакому риску. И мы не попросим вас делать то, что может вам не понравиться.
— А если мне все это вообще не нравится?
— Тогда мы поблагодарим вас за помощь и позаботимся, чтобы вы сели в самолет.
Я с трудом подавил неуместное желание расхохотаться.
— Значит, выбор за мной? Я могу остаться, только если соглашусь быть приманкой для Йорка?
— Вам выбирать, — твердо ответил агент. — Если вы остаетесь, вам потребуется круглосуточная охрана. Мы не сможем объяснить такие расходы, которых могли избежать, отправив вас в Англию. Не сможем без веской причины. Но решать вам. Руки вам никто не выкручивает.
Миг облегчения был слишком кратким. Гарднер ошибался. Тут вообще было нечего решать. Если я уеду, Йорк попросту выберет себе другую жертву.
Этого я допустить не мог.
— Что мне нужно делать?
Мои слова будто прорвали плотину напряжения. На лице Гарднера появилось довольное выражение. Джейкобсен было куда сложнее прочитать. На миг мне показалось, что в ее глазах мелькнуло что-то вроде вины, но настолько мимолетно, что я мог и ошибиться.